Валюта смерти
Шрифт:
Правда, разумею я, такие вакансии они явно среди своих распространяют. А простому люду короны не примерять, в лимузинах не ездить, на виллах беломраморных не жить.
В этот момент ребенок шевельнулся в Анином животе, и она невольно оперлась рукой обо что-то твердое, на ощупь напоминающее дерево. Быть может, бревно на берегу валялось, или кто-то еще до Захарыча вытащил на берег другую лодку. Впрочем, лодка не могла быть такой шершавой, такой…
Глаза Ани начали предательски закрываться, по телу блуждало приятное тепло, Сон Снович мягким котом Баюном мурлыкал в уши, терся теплой мягкой шерсткой, гладил длинным пушистым хвостом, разливался по всему телу, наполняя его сладкой истомой, беря в полон.
– Ты пойми меня правильно, милая, – продолжил Захарыч низким, ласковым голосом Трепетовича, – Рай – статичен, ад – динамичен. Рай – гарантированное, стабильное счастье, как будто вечно под кайфом. И кайф этот обрыднуть не могет, приесться не может.
Аня попыталась открыть глаза, но куда там. Чьи-то теплые властные руки обняли ее, укладывая на мягкий песок. В голове слышались близкие раскаты волн, где-то все дальше и дальше звучали слова Захарыча, постепенно сливающиеся с плеском воды и равномерным шорохом шагов. Наверное, с берега явился кто-то из провожатых и забрал клиентку с ребенком, а Захарыч… Захарыч, пожалуй, отправился в фирму отметить путевку и выяснить, нет ли новых пассажиров.
Она попыталась подняться на локтях и не смогла.
– …Организм или что там… душа, подсаженная на рай, ощущает блаженство постоянно. А оттого, что блаженство это разнообразно, то вроде и не так скучно, – продолжал ворковать над ней Трепетович, заботливо заворачивая Аню в теплое прозрачное одеяло, пеленая в свежий саван, готовя к новой жизни или новым похоронам…
– …Ад же… во-первых, если воспринимать ад, как место, где черти наказывают грешников – стало быть, черти выполняют социально-значимую функцию.
Служат мировому порядку, находясь на своем, общественно полезном и нужном месте.
Но если ад – место наказаний, а черти – служащие в нем, как служат в тюрьме тюремщики, следовательно, и ад, и его обитатели находятся на службе у Бога и высших сил.
Они часть мироустройства и миропорядка.
По правую руку агнцы, по левую козлищи.
– Агнцы, козлищи… – Аня с трудом ворочала языком, но Трепетович запечатал ей уста поцелуем, его губы были сухи и теплы одновременно. Век бы она целовала эти губы, век бы длился поцелуй…
– Сверху – рай – место поощрений, снизу – ад – место наказаний. Посередине, на распутье, как на распятье, – человек.
Аня попыталась отстраниться, но вместо этого потянулась всем телом к целующему ее мужчине, сладко постанывая под его тяжестью.
– Если ад или, скажем, царство мертвых – необходимый элемент миропорядка, то и Сатана, Чернобог, Трепетович – законный представитель власти.
– Трепетович! – Аня выгнулась навстречу ласкам, стремясь к чему-то страшному и одновременно сказочно прекрасному.
– Белбог, Чернобог – так испокон веков было. День и ночь – сутки, отсюда плевать в сторону чернобоговой свиты и ада – глупо и недальновидно. Говорят же – от тюрьмы да от сумы не зарекайся или не плюй в колодец. Последнее – в самую точку. Потому что, кому напиться приспичит – это одно, а кому-то через этот колодец, как сквозь кроличью нору, новый мир открывать, новый дом заселять.
А в своем доме не гадят!
– Так я и не гажу, не плюю, я как раз наоборот… – она потянулась, снова срывая поцелуй с губ Чернобога. – Я любить хочу, понимаешь, любить!!!
– Где-то там, в другом мире, Бог и любовь – суть одно и то же. Где-то там, но не в Мире Живых и, тем более, не в Мире Мертвых. Там, где нас нет.
Любовь живых – суть страсть. А страсть ближе адскому пламени, нежели раю. Влюбленные в дантовом аду несутся по ледяной реке, держась за руки.
Любовь распределяется неравномерно – кому-то с избытком, кому-то, может, и вовсе ничего не достанется.
Анина голова металась по песку, сделавшемуся вдруг горячим, волосы разметались, она согнула ноги, послушно позволяя Чернобогу расстегнуть молнию на ее джинсах, проникая пальцами в самое сокровенное. И тут же тело ее яростно выгнулось, губы исторгли стон.
– А сколько людей умирает любя, не долюбив…
– Нет! – Аня ощутила, как другая рука Трепетовича проникла ей под джемпер и теперь зажала сосок.
– Любовь, похожая на волшебные зерна, прорастающие в аду, чтобы подняться из глубин его мировым деревом, чьи корни останутся в преисподней, а крона обречена зацвести в раю.
Любовь сохраненная, скопленная в аду переполняет чашу и скоро разрушит ее, сметет врата ада, выпустив на волю заключенную богиню.
– Богиню? – изнемогая от наслаждения, Анна обняла Чернобога ногами, стремясь слиться с ним.
– Богиню по имени Любовь! Клянусь водами Стикса [7] ! Не будет больше ни рая, ни ада, ни мира живых, ни миров мертвых, дети встретятся с далекими предками, соединенные великой силой любви. И все, кто недолюбил, недосиял, обретут это право уже навечно!
– А что будут делать люди, вырвавшись из ада? Получив свободу?
– Жить!
– Анна? Это вы? – кто-то с силой потряс ее за плечо. Резкий свет прямо в лицо.
Немало удивленная Аня села на песок, ее губы все еще помнили поцелуи Трепетовича, тело все еще ощущало его тяжесть, но того нигде не было.
7
Стикс (др. – греч. «чудовище») – в древнегреческой мифологии – олицетворение первобытного ужаса и мрака, из которых возникли первые отпрыски жизни, и персонификация одноименной мифической реки Стикс.
Дочь Океана и Тефиды, или дочь Ночи и Эреба. Согласно Гесиоду, Стикс – жена Палланта, мать Нике, Зависти, Силы и Мощи.
Во время борьбы Кроноса с Зевсом Стикс прежде других богов поспешила со своими детьми (особенно богиней победы Никой) на помощь Зевсу; за это Зевс возвеличил Стикс, сделав её богиней клятвы, а ее воды залогом клятв.
Стикс жила далеко, на крайнем западе, где начинается царство ночи, в роскошном дворце, серебряные колонны которого упирались в небо. Это место было отдалено от обители богов; лишь изредка залетала сюда Ирида за священною водой, когда боги в спорах клялись волнами Стикса. Клятва считалась священной и за нарушение её даже богов постигала страшная кара: клятвоотступники лежали в течение года без признаков жизни и затем на 9 лет изгонялись из сонма небожителей. Под серебряными колоннами дворца подразумеваются падающие с высоты брызги источника; местопребывание богини находилось там, где из падающих струй образовывался поток. Отсюда воды уходили под землю, в темноту глубокой ночи, ужас которой выразился в ужасе клятвы.
– Это вы, Константин Захарыч? А Трепетович?
– А я почем знаю, начальство мне не докладывается. А что?
– Да так. А вы здесь? – Аня приняла поданную ей руку и поднялась.
– Я на службе, а то как же? А ты что же здесь делаешь ночью-то? Совершенно одна?
– Я?.. Вот… – она пошарила в кармане и наугад протянула Константину Захаровичу выданный ей в «Нави» листок.
Не выпуская весла, Захарыч направил луч фонаря на путевку и бегло пробежал ее глазами.
– Что же, съездим. Только мне сперва нужно в контору забежать, отметиться, что задание принял. Да и подтверждение получить, что тебя там ждут. А то зазря прокатимся, а «Навь», ясное дело, денег обратно не возвернет. Обидно. Ну, ты со мной пойдешь или здесь ждать останешься?