Вам вреден кокаин, мистер Холмс

Мейер Николас

Светало. Восток окрасился в оранжево-красные тона, когда мы перевели последние стрелки в Бад-Ишле. Местные железнодорожники сначала ошарашенно наблюдали за происходящим, а потом разразились воплями нам вслед, но наш покалеченный состав уже грохотал через станцию. Высунувшись из кабины, я увидел, что они разбегаются в разные стороны, словно муравьи.

— Они сообщат обо всем по телеграфу на следующие станции, — предостерег я. Начальник вокзала угрюмо кивнул и беспомощно развел руками.

— И все же надо рискнуть, — решил Холмс, — у нас нет другого выхода. Держи клапан открытым, машинист.

Мы рванулись вперед. За спиной у нас показалось солнце. В его

восходящих лучах засверкали озера удивительной красоты. Хотя времени было не так много, чтобы насладиться их прелестью, я заметил, что пейзаж здесь по своему великолепию не уступает тем, что я уже имел возможность созерцать на пути в Вену. Правда, теперь вместо того, чтобы сидеть у окна в уютном купе, восторгаться заснеженными вершинами и философствовать, я топориком разносил в щепки точь-в-точь такое же окно, а Холмс, стоя на крыше, орудовал другими инструментами, позаимствованными в кабине паровоза. Он взламывал эту самую крышу и сбрасывал обломки в коридор вагона через дыру, специально пробитую для этой цели. Там их подбирал Фрейд и кидал в тендер, откуда их забирал начальник вокзала и швырял в полыхающий огонь.

Показался Зальцбург. Я как раз шел в коридор со своей ношей обломков, когда крики машиниста и начальника вокзала привлекли наше внимание и заставили перебраться в переднюю часть вагона.

О чудо! Впереди, менее чем в трех милях от нас, насколько я мог судить, мы увидели поезд — паровоз, тендер и три вагона, — движущийся на юго-запад.

— Вот они! — удовлетворенно воскликнул Холмс; глаза его сияли. — Бергер, вы гений! — Он восторженно похлопал изумленного начальника вокзала по плечу и замер, наблюдая за тем, как другой экстренный состав пересек наш путь всего в нескольких милях от нас и плавно перешел на ветку, ведущую к Зальцбургу. Если барон и его подручные и заметили наш поезд или заподозрили неладное, то никак не выдали этого. Через милю мы вынуждены были остановиться, перевели последнюю стрелку и повисли на хвосте у поезда барона.

Что было дальше

— Надо выжать из этой железки все, что можно, — приказал Холмс, сложив руки рупором, чтобы его было слышно, — и забудьте о стрелках. Их уже перевели перед поездом барона, нам надо настичь его до того, как он выгрузится в Зальцбурге.

Мы были измотаны, едва держались на ногах, но теперь, как борзые при виде загнанной дичи, наверное, удесятерили свои силы и сделали то, о чем просил Холмс: сбиваясь с ног, забивали топку обломками некогда роскошного вагона, и пламя разгорелось добела. Когда мы въехали в Зальцбург, железнодорожное полотно перед нами напоминало настоящий лабиринт, такой же запутанный, как кровеносная система человеческого тела. Если хоть одна из этих стрелок была уже переведена обратно, нам бы пришел конец. Место совершенно потерявшего самообладание машиниста занял видавший виды начальник вокзала, в то время как тот довольно робко стал помогать подбрасывать в топку, боясь даже смотреть вперед.

Когда мы вплотную приблизились к поезду барона, Холмс выстрелил в воздух, чтобы привлечь к себе внимание. Однако в этом не было особой необходимости, так как нас уже заметили. Я разглядел две головы, высунувшиеся из окна кабины и повернутые в нашу сторону. Поезд барона стал прибавлять скорость.

Город Зальцбург промелькнул с головокружительной быстротой. Тут-то я понял, как и бедняга-машинист, что лучше смотреть на дорогу. И все же невозможно было не видеть несущуюся на нас станцию и удивленных людей, когда мы мчались мимо. Поезд барона двигался со скоростью, значительно превышавшей ту, что допускали

правила. Однако другой состав, несущийся вслед за первым, не только ошеломлял, но казался угрожающе опасным! Я смутно различал, как ревели разноголосые гудки (один из них был наш, данный Бергером) и вопили вокруг люди.

Едва мы проскочили вокзал, как поезд барона достиг реки Зальцах, пересек границу и оказался в Баварии. Не обращая ни на что внимания, мы продолжали собирать остатки вагона и делали это с нечеловеческой скоростью.

— Они закрыли шлагбаумы! — крикнул Фрейд, показывая в сторону границы.

— Идем на таран, — приказал Шерлок Холмс. Затем последовал удар, и во все стороны полетели щепки.

Оказавшись в Баварии, наш локомотив выжал все, на что был способен, и мы стали быстро нагонять беглецов. Теперь можно было немного передохнуть, но тут мы увидели, как кто-то грозит нам кулаком, а затем услышали выстрелы.

— Ложись, — скомандовал Холмс, и мы распластались на полу кабины, все, за исключением машиниста. Именно в этот момент он решил встать и посмотреть, что же происходит. И получил пулю в плечо. Закрутившись волчком, словно кукла на веревочках, он повалился на пол и прислонился к стене тендера. Холмс махнул мне рукой, призывая помочь раненому, а сам вместе с Фрейдом отправился за топливом. Ползком подобравшись к машинисту, я убедился в том, что рана неопасная, хотя довольно болезненная. Остановив кровотечение, я перевязал рану тем, что оказалось под рукой, в моем саквояже. Нельзя было и пробовать извлечь пулю. Наш локомотив трясло как в лихорадке, да и скальпели мои безнадежно затупились, когда мы вспарывали ими подушки.

Фрейд и Холмс вернулись с последним грузом добытого топлива и отправили его в огонь, сообщив, что в вагоне не осталось ничего, что может гореть. Теперь или никогда! Если огонь начнет затухать, что, по-видимому, должно скоро случиться, игра будет проиграна.

— Отцепите платформу, — посоветовал начальник вокзала. — Так мы выиграем в скорости.

Холмс кивнул и, оставив его присматривать за раненым машинистом, взял меня с собой. Мы пробрались через пустой тендер и остановились над сцепкой, связывавшей нас с остовом вагона. Под нами с головокружительной быстротой неслась земля. Холмс сел верхом на огромные железные крюки, а я лег на живот и крепко обхватил его за талию.

Сначала он откинул тяжелые звенья аварийной сцепки, а затем принялся раскручивать болты, прикреплявшие вагон к тендеру. Из-за огромной скорости и оглушительного грохота это оказалось трудным делом. От напряжения грудь Холмса ходила ходуном. Со своего места я не мог видеть, что он делает, к тому же у меня начали болеть руки — ведь требовались огромные усилия, чтобы удержать Холмса в таком непрочном положении. Наконец сцепка разошлась, и паровоз рывком прибавил скорость. Не вцепись я в Холмса, он бы сорвался вниз и встретил мгновенную смерть.

Но я держал его железной хваткой и медленно затащил на край тендера. На это, казалось, ушла целая вечность, и мне не хотелось бы когда-нибудь повторить подобный трюк. Почувствовав себя в безопасности, Холмс устало кивнул и стал сгибать и разгибать корпус, чтобы отдышаться.

— Никогда и никому не позволяйте говорить, что вы были всего лишь моим летописцем, Ватсон, — выдохнул он, когда к нему снова вернулся дар речи. — Никому и никогда, слышите?

Я улыбнулся и последовал за ним. Когда мы пробирались через тендер, то старались не высовываться, так как стрельба продолжалась и рядом свистели пули. Хотя на таком расстоянии могла поразить лишь шальная, вроде той, что ранила машиниста.