Вампир
Шрифт:
— Ужасно, ужасно! — простонал Зенон, с трудом веря тому, что он слышит.
— Я пережил самый тяжелый момент в моей жизни! До сих пор не могу прийти в себя!
— Простите... — Зенон открыл дверь и выглянул в коридор. — Мне показалось, что кто-то постучал.
— Не могу привыкнуть к мысли, что Джо погиб безвозвратно! Доктор не подает никакой надежды. Такой замечательный человек, такой могучий ум, такая высокая душа в сумасшедшем доме!
— Из-за
— Может быть, в этом есть и наша вина, — покорно и с искренним сожалением прошептал мистер Смит, — но главной причиной были все же эти ужасные факирские опыты, которыми он увлекся. Он непременно хотел стать йогом, святым, чудотворцем, чистым духом, желая познать непознаваемое. Его безумие окончательно убедило меня, что такие эксперименты для европейцев пагубны. Всякий, кто этим занимался, или умирал, или терял рассудок. Я мог бы привести много примеров.
— И, несмотря на это, вы не перестаете быть апостолом этих истин, — горько улыбнулся Зенон.
— После того, что случилось, я решил больше не заниматься спиритизмом. Я прозрел и постиг горькую истину, что мы, европейцы, являемся низшей расой, — мы лишь психическая чандала. Только индусы могут перешагнуть за пределы материи и взглянуть в бессмертный лик Вечного Сияния. Они — избранные из избранных! Это души, переживающие свое последнее воплощение. Знаете, вся вера, вся тоска моей жизни умерла сегодня насильственной смертью! Теперь я знаю, что европеец может постичь законы нашей планетной системы, может даже превратить солнце в двигатель для своих фабрик и улететь на звезды, но он никогда не выйдет из границ вещества, никогда его грешные руки не подымут завесы и слепые глаза не увидят Изиды без покрывала. Теперь я знаю: мы, как лишаи на скорлупе мира, обречены на низменное, отвратительное существование, на вечное удобрение этой земли, как черви, роящиеся под ее поверхностью. И действительно, мы недостойны лучшей участи, потому что сумма наших прегрешений превысила даже милосердие Бога. И потому горе тому смельчаку, который святотатственно пожелает перешагнуть заповедный предел! Горе ему стократ! Там на страже стоят безумие и смерть.
В его словах было столько горечи, а в глазах такое отчаяние, что Зенона охватил суеверный ужас. Он беспомощно смотрел на старика, который направился к двери и, обернувшись, еще раз сказал:
— Безумие и смерть!
Едва его шаги затихли в коридоре, как вошел служитель и доложил:
— Чемоданы уже снесены вниз, и лошади ждут! Время ехать на поезд!
Зенон не удивился, теперь точно зная, куда он уезжает и чей голос
Он заметался по комнате, хотел собрать какие-то вещи, что-то искал в ящиках стола, пытался собрать страницы рукописи, но все у него летело из рук, он все забывал, охваченный дикой радостью и сладостной мукой ожидания.
— Сегодня! Сейчас! Немедленно! — он все более терял рассудок. Мираж волшебного счастья наполнил его душу невыразимым восторгом. Он пылал как солнце, рвался туда, откуда звучал для него властный призыв.
— Дэзи, Дэзи! — восторженно звал он, отрешенный от себя и жизни, как бы утопая в бесконечности. — Жду освобождения! Жду, томлюсь и люблю!
Вдруг перед взором его совершенно отчетливо возникла Ада... Он очнулся, и в голове как молния пронеслась неуверенная, робкая мысль:
«Что со мной происходит?»
Послышался жалобный плач Бэти. Он невольно оглянулся, пытаясь сосредоточиться и думать о самом себе. В голове у него царил хаос образов и мыслей.
«Дядя такой добрый, такой милый, такой — мой, как папа...»
Кто это щебечет? Чьи это руки обвивают его шею? Чьи это глаза глядят на него с такой безграничной любовью?
Зенон пошатнулся. Неимоверная тяжесть придавила его душу и влекла его вниз, в крикливую, грязную жизнь.
Назад? В оковы повседневности? В неволю постоянных забот, дел и обязанностей? И уже навсегда? «Нет, нет, нет! — звучал в нем могучий протест. — Лучше смерть, чем такая жизнь, чем такое рабское существование среди страданий, страха и тьмы!»
«Безумие или смерть!» — зазвучал голос Смита жалобным эхом и загудел в мозгу как погребальный звон.
Что делать? Что делать?
Призраки прежней жизни терзали его сердце, вливали в него горький яд беспокойства, страха и неуверенности. Душа его завыла в диком ужасе.
Но властный голос зазвучал в нем опять, заглушая все остальное, заглушая и жизнь и смерть.
Он напрягся в безумной, отчаянной борьбе с самим собой.
Последний миг невольного колебания... борьбы, слабых сожалений и воспоминаний — миг, когда падает подрубленное дерево... И он упал туда, куда его звало предназначение.
— Пусть даже безумие и смерть! Пусть! — бросил он вызов своей судьбе.
...А наутро, перед восходом солнца, «Калибан» вышел из порта в неизвестном направлении.