Вампирский Узел
Шрифт:
Она разбудила его поцелуем, ее волосы щекотали ему шею.
— Где я?
— В Тауберге, старый ты, глупенький дирижер, — рассмеялась Амелия. Он протер кулаками глаза; он заснул прямо в кресле в гостиной. — У тебя, кажется, в Мюнхене выступление? Сегодня вечером?
— А сколько времени?
— Семь утра.
— Но…
Амелия потянула его за руку, заставляя встать. Сегодня на ней был заношенный сарафан длиной до середины икры, в узор из крупных цветов. Ее роскошные темные волосы были свободно рассыпаны по плечам.
— Я подумала, что перед отъездом ты захочешь сходить на кладбище.
— На кладбище…
Тауберг
Детский голос:
— Gross Gott, Frau Eckert!
И Стивен неожиданно вспоминает, что теперь ее фамилия — не Ротштейн. Она теперь замужем, у нее дети. Хотя вчера вечером он едва ли заметил детей и мужа.
Сумрачная узкая улочка между домами с высокими остроконечными шпилями. Узкая полоска света как разделительная полоса на булыжной мостовой. Мост, река, маленькая церквушка. Да. Теперь он вспомнил. Они заходят внутрь. Стивен ловит себя на том, что пытается вспомнить детали претенциозно-помпезного «Снятия с креста» над алтарем. Священник что-то бормочет с амвона; двое набожных прихожан в первом ряду опускаются на колени. Стивен неловко преклоняет колена в проходе и быстро выходит.
Амелия берет его за руку и говорит, как будто знает — непонятно откуда, но все-таки знает, — что тревожило Стивена все эти годы:
— Сейчас ты убедишься, что тебе больше не о чем беспокоиться. Долгое время я тоже чувствовала… что-то вроде вины. Из-за этого странного мальчика.
Стивен отодвигает засов на калитке, все еще мокрый от утренней росы. Теперь — ряды серых надгробий.
— В самом дальнем конце, если я правильно помню, — говорит он.
— Да. Знаешь, Стивен, на следующий день после того… жуткого случая, когда тот мальчик упал и сломал себе шею… я встретила в кондитерской фрау Штольц, и она мне сказала, чтобы я поостереглась. Подняла эту свою вуаль и сказала: «Er ist ubel, mein Kind, ubel!» А я сказала: «Что значит — зло? Он всего лишь бедный сирота, которого вы взяли на воспитание, что, кстати, достойно всяческого восхищения… но при чем здесь какое-то зло?» И еще я сказала: «Вам бы надо гордиться им, фрау Штольц. У него замечательный голос, и Herr Майлс взял его на замену того бедного мальчика, который упал и сломал себе шею».
Стивен сжал ее руку сильнее. Он хотел, чтобы она замолчала, но знал, что молчания он не вынесет. Они медленно шли мимо заросших мхом каменных плит, параллельно белой дощатой изгороди. Впереди маячили раскидистые дубы в дымке утреннего тумана.
— Вон за теми деревьями, — сказал Стивен. И добавил: — По-моему. — Он не хотел, чтобы Амелия догадалась, как живо он помнит те похороны. Двое скорбящих, и мать, не проронившая ни слезинки, уходит в дождь…
— И знаешь, что она мне сказала? — продолжала Амелия. — Она сказала: «Das war kein Unfall». А я сказала: «Конечно же, это был просто несчастный случай, милая фрау Штольц. Знаете, дорогая, вы стали слишком уж впечатлительной после гибели вашего мужа и сына. Это действительно очень большое горе… Но война уже кончилась, и надо жить дальше. Надо начать все сначала. Может быть, вам представляется, что здесь действуют какие-то злобные силы, потому что у нас дирижер из Америки, но при всем уважении, фрау Штольц… мы такие, какие есть, и не властны противиться нашей натуре, nicht wahr? Я слышала, как он поет, этот мальчик. Он просто ангел! Если его взрослый голос будет хотя бы наполовину настолько хорош, он сделает потрясающую карьеру». А она мне сказала: «Пусть бы он умер».
— Он умер.
— Да.
Они дошли до дубов. Стивен знал, что там будет: те же надгробные плиты и среди них — могила Конрада Штольца со статуей поющего ангела вместо креста. Он сам внес какую-то сумму на строительство этого памятника.
— Знаешь, а я даже рада, что он умер таким молодым, — вдруг сказала Амелия. — Он был совершенно безумным.
— Безумным?
— И знаешь, если бы фрау Штольц не завела этот странный разговор, если бы она не разыгрывала из себя оракула или оперную цыганку-пророчицу… — Амелия рассмеялась. — Если бы она меня так не взбесила своими мрачными подозрениями, я бы, наверное, и не обратила внимания на этого мальчика.
Он читал надписи на могильных плитах. Да, все было так, как он помнил. Он читал: Стефан Кениг, Йоахим Хасслер, Криста Стокхаузен…
— И если бы я не взяла его под опеку, я бы, наверное, никогда не узнала, какой он… испорченный. Могилы Конрада Штольца не было.
— Ее здесь нет, — прошептал Стивен.
— Разумеется, она есть. Может быть, чуть подальше.
— Ее здесь нет! — кричит он на грани истерики.
— Стивен, пожалуйста, успокойся. Не уподобляйся этой при-дурочной фрау Штольц.
По пути в Мюнхен, перед самым выездом на автобан, Стивен остановился на обочине проселка и поджег небольшой стог сена.
11
Мьюриел Хайкс-Бейли появилась в зеленом дворце принца Пратны тихо и скромно. В тот вечер принц с Фрэнсисом Локком сидели в парковом павильоне, лениво раскинувшись на шелковых подушках. Было жарко, и молчаливые слуги неустанно овевали их веерами. В какой-то момент принц оторвал взгляд от своей чашки с рисом со специями и увидел, что по дорожке к ним катит инвалидная коляска, в которой сидела седая старушка, укрытая пледом. Она вскинула руку в приветственном жесте.
— Пратна, старый плутишка! И ты здесь, Фрэнсис?!
Пратна щелкнул пальцами, и один из слуг поспешил к коляске, чтобы поднять ее по ступенькам павильона.
Металлические колеса загрохотали по деревянному полу бесценного древнего павильона.
— Но Пратна, дружище… дерево восемнадцатого века… царапины от колес… святый Боже, и ты так спокойно на это смотришь?! — поразился сэр Фрэнсис.
— Да пустяки, Фрэнсис, — махнула рукой Мьюриел. — Пратну уже давно не заботят такие мелочи. Его вообще мало что заботит. Подумаешь, миллион-другой фунтов стерлингов. У нас есть дела поважнее, да, Пратна?
Да, время обошлось с ней немилостиво. Она состарилась некрасиво, подумал Фрэнсис, пытаясь как-то осознать, что это сморщенное, ссохшееся существо — та самая очаровательная молодая женщина, которую он знал в 1918 году. Он поднялся и запечатлел у нее на лбу влажный бесчувственный поцелуй.
— Эх, старый ты селадон, по-прежнему обходителен и галантен, — едко проговорила Мьюриел. — Кстати, Пратна, я привезла свои штуки.
— Э-э? — Пратна почесал лысину. — Ты имеешь в виду магические инструменты и всю прочую ерунду?
— Типа сушеных лягушек и крокодильих хвостов? Меня на таможне чуть не завернули из-за этой байды. Хорошо, что меня встречал твой человек. Но я подумала, что нам может понадобиться и вот это тоже. — Она достала из-под пледа какой-то сверток и протянула его Локку. Тот невольно отметил, какая худенькая у нее рука. Почти как птичья лапка.
— Пойдем в дом, моя дорогая Мьюриел, — сказал Пратна. — И там все посмотрим. Хочешь, я потолкаю твою коляску?
— Спасибо, Пратна, но я предпочитаю справляться сама.