Вампиры девичьих грез. Тетралогия. Город над бездной
Шрифт:
— Лар, давай не будем по кругу. Таковы правила. Просто прими. Ты врач, а не учитель.
— Я медсестра.
— Пока да. Ты не считаешь этот опыт полезным?
— Разве я это говорила? — пожимаю плечами. — Ты меня «повысил».
— Я тебя еще повышу. Но чуть позже, спешить не надо. Лучше иди-ка сюда, — он утягивает меня на колени. — Ты уже думала о специализации?
Обнимаю его. Прижимаюсь, глубоко вдыхаю его запах. Тепло его тела, тепло его взгляда — только это имеет значение.
— Ну, какая у вас тут специализация? Куда ни глянь — специалисты широкого профиля… — вздыхаю. Задумываюсь. —
— Спасать людей от последствия встречи с вампирами? — он целует меня в шею, явно настроенный организовать мне и «встречу с вампиром», и «последствия».
— Да если бы, — вздыхаю я. — Всего лишь реанимировать их для новой встречи…
— Лар, вот опять не на том акценты, — недовольно поправляет он меня. — Они и рождены для встреч с вампирами, их кормили-растили для этих встреч. И ничем, кроме «встречи с вампиром» их жизнь по определению закончиться не может. Но скажи, вот по-твоему, жизнь сама по себе имеет ценность? Что лучше — никогда не рождаться или прожить хоть сколько-то, но чем больше, тем лучше?
Смотрит на меня вопрошающе. А я… Проще всего сказать, что лучше и вовсе не рождаться. Вот только сама для себя я смерть не выбрала. Было однажды в порыве отчаянья, но… ведь с горы не спрыгнула, в озере не утопилась. Осталась жить, даже не имея впереди ничего. Так как же за других я могу выбрать иное?
— Вот и отношение к отделению Реанимации должно строиться именно на этом, — наставительно продолжает Анхен, убедившись, что я определилась с ответом. — Главное — не встреча с вампиром, которой неминуемо кончится их жизнь. А то, что пока жизнь не закончилась, она продолжается. Благодаря тебе в том числе, — он примирительно целует меня в висок, словно подводя итог беседы. — А конец — он бывает у любой жизни. Просто у них он определен, а у нас с тобой — нет. И никому не известно, чей страшнее.
Я соглашаюсь, он прав, надо думать о хорошем. А что может быть лучше, чем губы любимого, ласкающие твое ушко? Быть может, руки, заинтересовавшиеся твоей грудью? Ах, нет, его глаза, в которых тонешь, как в омутах, не осознавая уже, где там губы, где руки…
Вот только в больнице любимого не было. И стоматолога там не было тоже. Ну не называть же таковым любого Низшего, способного взять клещи и выдрать зуб? Офтальмолога не было. Не все ли равно, как видит потенциальная еда и видит ли вовсе? Ну а совсем уж проблемный глаз можно и удалить.
Вообще, удалить можно многое. Можно камни из почки, а можно и почку. А что, их же две. И если со второй все достаточно хорошо, чтоб больной дожил до обеда — то он просто будет заявлен одним из первых в списке блюд на этот обед. Вот только очередь «на обед» набиралась таким манером порой излишне внушительная. Одними пациентами все же не накормишь. Надо бы и здоровыми разбавлять.
И тогда первым делом — запросы: не ожидается ли банкет? Вдруг нормы потребления резко возрастут? Ну а нет, значит, нас ждал обход. Светлейший Андородэус изволял покинуть свой залитый солнечным светом кабинет и в сопровождении врачей обходил больных. Искали, кого же все-таки вылечить.
Ну а Бхндар — он был хорошим врачом. И он умел лечить, и он умел сочувствовать. Но он слишком давно работал в этой системе. Собственно, он только в этой системе и работал. Он лечил еду для своих господ. И он тоже не видел смысла пролечивать каждого.
— Можно вылечить острый приступ, это да, — объяснял он мне. — Но дальше? Что раз прохудилось, то будет рваться вечно. И острая форма перейдет в хроническую. И кому ты тогда скормишь хроника? И кто будет в ответе за напрасно протраченные ресурсы?
— Но ведь можно вылечить и хронических…
— Не всех. А главное, зачем? Здесь семь врачей на тысячные стада. Задача — не плодить хронических больных, чтоб потом тратить время на их излечение, а вовремя намечать потенциально опасных, и вовремя утилизировать их, пока они еще здоровы.
Киваю. Что еще я могу сделать? Здесь их законы, их правила, а я учусь. Учусь…
Не помню, когда у меня начали дрожать руки. Тремор был небольшой, и проявлялся лишь временами. Работе не мешал, я даже уколы делала четко. Просто концентрировалась предельно на процессе — и дрожь отступала. Ну а в свободное время — да мало ли? Усталость, пройдет. Даже в голову не брала.
Были проблемы и серьезнее. Меня опять вызывали к главврачу. На этот раз — за излишнюю эмоциональность, особенно — «эмоциональность негативную». И я признавала, что он прав, да и те, кто на меня ему настучал — правы тоже. Я не имела права демонстрировать пациентам свои эмоции. Даже если знала, что кого-то решили не лечить, а просто покалечить, потому как «все равно съедят». И училась сдерживать эмоции. Сдерживать чувства, сдерживать мысли.
Дома тоже старалась сдерживаться. Не думать о больнице, а если думать — то только о хорошем. Я ведь хотела стать врачом. Анхен помог мне продолжить учебу, дал возможность сочетать ее с практикой. А я опять не вписываюсь в очередные рамки, недовольна очередными правилами! Надо уже взрослеть. И принимать то, что есть. И не огорчать Анхена своей неспособностью прижиться в очередном месте.
И я улыбалась ему. Как он учил — всем сердцем. Не говорила о проблемах, но делилась успехами. Ведь они были, правда. Мне поручали чуть больше, я справлялась с изучением очередного раздела. В конце концов, кого-то из «моих» пациентов все же вылечивали, и отправляли «домой», а не на еду, и я делилась с Анхеном своей радостью, что вот эта жизнь — еще продлится.
Вот только руки дрожали все больше. И я уже не могла подавить эту дрожь никакими усилиями. И Анхен заметил.
— Что случилось? — спросил он неожиданно, прерывая мой восторженный рассказ о том, как Бхндар впервые позволил мне присутствовать на операции.
— Да ничего, вроде, — пожала плечами с искренним недоумением. — Операция прошла успешно, я потом…
— Правда? А с руками тогда что?
А руки лежат на столе и выбивают дробь. Прятать поздно. Смотрю на них, как на предателей, подбираю слова…
— Устала, наверное. Переутомилась. Слишком много информации, впечатлений, эмоций… После большого перерыва — и такая активная жизнь…
— Так почему не сказала, что устала? Прервись. Просто побудь неделю дома, отдохни, займись чем-нибудь другим… У Лоу ты рисовала, помнится. И даже неплохо. А здесь и карандаш в руки ни разу не взяла…