Вампиры не стареют: сказки со свежим привкусом
Шрифт:
– Ты в порядке? – спрашивает он, помогая мне отряхнуться. Я нервничаю из-за его рук на моем теле, но он ведет себя так, как будто ничего не замечает. Он кажется обеспокоенным, словно его на самом деле заботит то, что со мной случилось.
– Спасибо, – говорю я. – Ты меня спас. – Он и вправду меня спас, и больше, чем в одном смысле.
Он прикасается холодной ладонью к моей щеке, и наши взгляды впервые встречаются. Его глаза – водоворот цвета, они просто невозможные, как глубокие омуты, как детский калейдоскоп. У меня сбивается дыхание, ноги подкашиваются. Между нами что-то промелькивает,
– Всё что угодно ради брата, – протягивает он, всё еще касаясь моего лица.
– Надо было убить их, – говорит Уиллис.
– Не сейчас, – тихо отзывается Сайлас через плечо.
– Он прав, – рычит Джаспер. – Сейчас нам надо поохотиться. Мне просто необходимо поохотиться. Прямо сейчас.
Я нахмуриваюсь:
– Что это значит?
– Ничего. – Сайлас улыбается мне, и я чувствую трепет в груди, словно мое сердце жаждет ответить ему такой же улыбкой. – Нам пора. – Он опускает руку и отступает назад. – Еще увидимся, Лукас. Поезжай домой. Позаботься о маме. Ты нужен ей.
– Откуда ты знаешь про мою маму?
– Ты сказал мне.
– Я не…
– До скорого.
И они уходят в ночь, исчезая в темноте, словно их тут никогда и не было. Мое лицо горит в месте удара, в животе ощущается тупая боль, но никогда в жизни я еще не был так счастлив. Уверен, я мог бы воспарить и долететь до дома. Но вместо этого я сажусь в машину и еду домой, всю дорогу напевая эту песню.
Свернув на подъездную дорожку, замечаю фигуру на крыльце. У меня учащается пульс при мысли, что это может быть Сайлас, хотя я только что расстался с ним у закусочной, но это женщина. Средних лет, с уставшим видом, на плечах туго повязан кардиган, чтобы защититься от студеного осеннего ветра. Ее лицо кажется мне знакомым, но я не могу понять почему.
– Ты Лукас? – спрашивает она, как только я подхожу достаточно близко, чтобы услышать ее.
– Да. А вы кто? И что вы делаете у меня дома в полночь?
– Делия Дэй, прости, что я тут в такое время, – говорит она. – Я адвокат по защите прав пациентов и социальный работник из Городской больницы Беннета.
Так вот откуда я ее знаю. И может быть только одна причина, почему она здесь в этот ночной час.
– Моя мама? – спрашиваю я с комом в горле. – Моя мама в порядке?
– Боюсь, что нет, Лукас. Тебе лучше зайти в дом. – Ее голос добрый. Слишком добрый. Профессионалы говорят таким голосом, когда собираются сообщить дурные вести.
Я замираю, не в силах к ней приблизиться.
– Она в больнице? – спрашиваю я. Меня трясет. Когда меня начало трясти? – Можно мне ее увидеть?
Делия потирает руки.
– Почему бы тебе не зайти в дом? Мы можем поговорить об этом там.
И я понимаю. Именно тогда я понимаю, что именно она собирается сказать. И я не хочу это слышать, потому что, когда я услышу, это станет правдой.
Я шагаю обратно к машине. Делия окликает меня. Я отъезжаю от дома, возвращаясь обратно на дорогу. Не знаю, что я делаю, от чего убегаю, к чему убегаю. Я знаю только, что бегу.
Похороны проходят быстро. Мама была удочерена, и у нее не было ни братьев, ни сестер. Повзрослев, она потеряла связь с приемной семьей, а мой отец в нашей жизни никогда не присутствовал, так что мы всегда были только вдвоем.
А теперь остался я один.
На похороны никто не приходит, кроме Делии из больницы и окружного инспектора, отдающего мне конверт, который я не хочу открывать, а также нескольких человек из церкви, которых я даже не знаю, но их присутствие кажется вполне уместным. Лэндри присылает соболезнования, но она в закусочной, занята работой.
Когда все уходят и остаюсь только я наедине со свежей могилой в вечерних сумерках, появляется он. На нем всё те же ботинки, всё тот же деним, всё та же шляпа, которую он держит в худощавых руках. Бриз игриво взъерошивает его черные волосы. Тот же бриз, от которого у меня на голове воронье гнездо.
– А где остальные? – спрашиваю я, стоит ему только приблизиться ко мне.
Он встает рядом со мной, глядя на могилу моей мамы.
– Я подумал, что будет правильнее, если здесь будем только мы с тобой.
Я оглядываюсь. Смотрю на его изящный нос, пухлые губы. У меня сбивается дыхание, и он улыбается.
– Парни иногда перебарщивают, – признается он. – Прости, если они напугали тебя.
– Они спасли меня, – торопливо отвечаю я. – Вы спасли меня.
– Джейсон Винтерс тебя больше не побеспокоит. – Он произносит это с такой уверенностью, что я почти ему верю. Но Джейсон издевался надо мной с четвертого класса. И он не прекратит всё это только потому, что ему так сказала пара ковбоев.
– Он просто дождется, пока вы уедете, – тихо говорю я с ощущением, что разочарую его этими словами.
Он смотрит на меня, прищурив глаза.
– Ты и вправду особенный, Лукас. – Его голос меланхоличен, даже слегка взволнован, но я не думаю, что он имел в виду что-то оскорбительное.
Мы стоим в тишине, пока я не говорю:
– Я теперь один.
– Необязательно.
Это именно то, что я мечтал услышать от него, но не смел даже надеяться. Мне хочется крикнуть ему, чтобы он увез меня прочь из этого города, от этой закусочной, этих гопников и моего пустого дома. Но вместо этого я спрашиваю:
– Что мне нужно сделать?
– Разделить трапезу.
– Что это значит?
Он опускает взгляд, хлопая себя шляпой по бедру.
– А что это может значить, по твоему мнению, Лукас?
Я закрываю глаза.
– Как? Как мне?..
Он быстро касается моего плеча.
– Мы позаботимся об этом. Просто будь сегодня в закусочной до закрытия. Приходи, если захочешь присоединиться к нам. Если не захочешь, мы не причиним вреда и уйдем своей дорогой.
– Уйдете? – спрашиваю я ошарашенно, у меня пересыхает во рту. – Вот так просто?