Вампиры замка Карди

Прокофьева Елена Владимировна

Он описывал в подробностях и весьма даже складно все, что проделывал с той "потрясающей девахой", должно быть, полагая, что сыну нравиться его слушать, что того возбуждают его рассказы, пробуждают сладкие фантазии, а Вилли тошнило до спазмов в желудке и хотелось ударить отца чем-нибудь тяжелым, да так, чтобы папочка больше не встал. Никогда!

Но он слушал, и улыбался вымученно, считая про себя до ста и обратно, чтобы слушать - и не слышать, терпеливо дожидаясь, пока отец не устанет и не уйдет спать.

... Вильфред жевал подсунутый

заботливой экономкой кусок нежнейшего черничного пирога, смотрел в окно и думал о том, что больше никогда не приедет в этот дом. Что это окно, эти клумбы и этот зеленый забор он не увидит больше никогда.

Так случается порой - как будто предчувствие кольнет вдруг сердце, нет, не болью, только печалью... а может быть, облегчением. Не было никакой печали в сердце уезжающего в Румынию Вильфреда, в сердце были покой и безразличие ко всему, что творилось сейчас вокруг него. Он как будто видел сон, зная, что это сон. Как будто невольно оказался случайным свидетелем крохотного отрезка из жизни совершенно чужих ему людей.

"Зайти что ли к Эльзе?
– думал Вильфред, глядя в окно, - В последний раз... Такая потрясающая деваха, у-у, пальчики оближешь".

Свою последнюю ночь в родном городе Вильфред провел дома, в своей заваленной старыми игрушками комнате, на своей узенькой детской кровати, с которой свисали ноги.

Почему-то не спалось.

Нет более дурацкого занятия, чем придаваться тягостным воспоминаниям, все равно как касаешься раскаленного железа и получаешь при этом удовольствие, все равно как вскрываешь ножом и посыпаешь солью уже затянувшиеся было раны.

"Довольно, - думал Вильфред, - На сей раз с меня в самом деле достаточно... С прошлым покончено. Оно умерло вместе с мамой. Оно ничем уже не держит меня".

А в будущем все достаточно определенно и ясно.

В будущем куча дел и тьма возможностей.

А не жениться ли на Барбаре после возвращения из Румынии? Или стоит дождаться конца войны? Или найти кого-нибудь получше Барбары?..

Под утро Вильфреду приснилась мама - впервые за несколько лет! Мама была молода и прекрасна, одетая в длинное белое платье, она стояла на балконе какого-то старого полуразвалившегося замка. Ее глаза лихорадочно блестели и губы алели так ярко, как никогда при жизни. Она смотрела куда-то вдаль, в темноту, вцепившись напряженными пальцами в край витой чугунной решетки перил.

– Кого ты ждешь?
– удивленно спросил ее Вильфред.

Он стоял рядом, чуть позади, уже взрослый, сегодняшний, одетый в форму и с автоматом на плече.

– Его... его...
– горячечно шептала мама.

И Вильфреду стало холодно и страшно, потому что он вдруг понял, что сейчас в это самое мгновение появится тот, кого так страстно ждет его матушка. Кого ждала она всю свою жизнь, о ком мечтала. И окажется, что это...

Что-то темное появилось на дороге.

Как будто человек, закутанный в темный плащ. Но нет - это не человек. Слишком огромный, слишком темный.

Вильфред

не стал дожидаться, кем окажется матушкин суженый, он поспешил проснуться. И, признаться, ничуть об этом не пожалел.

... Когда он сидел в зале ожидания крохотного городского вокзала поезд должен был подойти с минуты на минуту, откуда не возьмись вдруг появилась Эльза.

Звонко застучали тоненькие высокие каблучки по гранитным плитам. Их неровный цокот, отразившийся гулким эхом в полупустом, слишком большом для маленького городка зале ожидания, больно ударил по привыкшим к тишине нервам, выталкивая из беззаботной полудремы, заставляя сердце забиться неровно.

Почему-то Вильфред точно знал, что каблучки замрут возле его кресла, даже до того, как увидел их хозяйку. Неужели узнал по походке? Или... ждал?

Запыхавшаяся, раскрасневшаяся и очень красивая... все таки. Эльза...

Она запыхалась и какое-то время молчала с трудом переводя дыхание - а может быть ей и сейчас нечего было сказать?

– Я не знала, что ты в городе. Мария видела тебя... Сказала так поздно, стерва!

Эльза упала в кресло, закинув ногу на ногу так, что подол легкого шелкового платья будто ненароком скользнул вверх, обнажив безупречную круглую коленку.

– Почему ты не сказал...

Она замолчала, отвела глаза. Вильфреду показалось, что в них сверкнули слезы, и он, неожиданно для себя, взял ее руку, разжал нервно сжатый кулачок, погладил нежную ладошку.

– Я дура, Вилли, я знаю... Я все понимаю!

Тишину разорвал пронзительный гудок, подходящего к станции поезда, Эльза вздрогнула и сжала руку Вильфреда неожиданно сильно.

– Я люблю тебя, Вилли. Я буду ждать тебя! Знай, буду ждать!

Вильфред потащил ее за собой на перрон. Поезд уже останавливался. Сколько он будет стоять? Минуту? Три?

– Я не хотел тебе говорить, потому что уезжаю далеко. Очень далеко, Эльза! И тебе не стоит меня ждать, потому что я могу не вернуться оттуда, куда еду. Война, Эльза! Не стоит особенно ждать кого-то, когда идет война! И не вздумай...

– Ты едешь на фронт?!
– закричала она.

Закричала так громко, что немногочисленные пассажиры, деловито загружающие в вагон вещи, обернулись с удивлением, которое, впрочем, тут же сменилось пониманием и сочувствием.

– Нет, Бог мой, нет...

"Не могу я ей верить! Притворяется, зараза! Ловко притворяется! Не я ей нужен, моя форма и Берлин!
– твердил себе Вильфред, глядя в полные слез темно-серые глаза, и в сердце будто колышек застрял, мешающий дышать и говорить, - Да и пусть... Какая, к черту, разница!"

– Эльза! Все это не надолго! Месяц, два... Так нам сказали. Будем охранять что-то секретное в Румынии. Я приеду к тебе сразу же, как только все кончится. Хорошо? Ты жди... правда жди, и ничего не бойся!

Она кивала и улыбалась сквозь слезы, и действительно верила почему-то, что он вернется к ней.