Вампиры. Путь проклятых
Шрифт:
Нет, конечно, проблем хватало. Днем мне на улицу ходу нет, а вечером все похоронные конторы, ЗАГСы, паспортные столы, отделения милиции, ЖЭКи и т. д. закрываются, так что пришлось изворачиваться, выписывать доверенности, давать взятки, а иногда и рисковать своим посмертным существованием — и все же за пару месяцев я все уладил, хотя крови эти паразиты из меня попили немало! Но я на них тоже отыгрался, и попил их крови — уже в буквальном смысле. Так что в итоге парой наиболее закоренелых бюрократов стало меньше.
Только все это были еще цветочки. Те самые, которые поначалу приносят на могилу. (Извиняюсь за черный юмор, но какой еще юмор может быть у вампира?)
Самое худшее было не это.
Некоторые из моих партнерш обращали внимание на мои холодные руки, но я неизменно отшучивался: «Они и при жизни такие были!»; при этом я нагло врал: при жизни мои руки были куда теплее!
А потом, во время очередной бурной ночи, на меня нашло затмение, и очнулся я в окровавленной постели, и завыл от бессилия, глядя на разорванное горло и остановившиеся глаза еще недавно так страстно целовавшей меня женщины…
Совесть… Кто не был в моей шкуре, тот не знает, что это такое! Неоднократно я пытался наложить на себя руки, но всякий раз внутри меня поднималась властная темная волна, отшвыривавшая меня назад от той грани, за которой ждали покой и забвение. Генрих был прав: вампиры неспособны покончить с собой. Так что мне оставалось жить (если только посмертное существование можно назвать жизнью), мучиться от сознания того, что я — убийца, монстр, чудовище, оживший кошмар, бродячий труп, гнусный кровосос, урод гофрированный… как я только себя не называл в припадке самобичевания! — и продолжать убивать. Я ничего не мог с этим поделать!
Что? Выпивать человека не до конца? Оставлять в живых?
Ха-ха три раза! Не бывает!
…Почему?
Не спешите. Всему свое время.
Генрих при очередной нашей встрече объяснил, что лет за двадцать-тридцать это пройдет: я привыкну и стану воспринимать людей не как равных себе существ, а как обычный скот, который изначально предназначен на убой. Успокоил, называется! Тем, кому я разрываю горло, от этого не легче…
Кое-что я все же придумал. Так что в скором времени в городе заговорили о жестокой разборке между криминальными группировками, в результате которой то один, то другой местный мафиозо отправлялся в мир иной, а милиция не очень-то спешила искать убийц.
Так что отделу по борьбе с организованной преступностью я существенно помог и продолжал помогать в меру моих скромных сил до сих пор.
Правда, теперь местные «авторитеты» заметно улучшили конспирацию, и мне все больше попадалась мелкая сошка. В общем, я успешно вел борьбу с преступностью; кое-кто из перепуганных доморощенных гангстеров уже сам спешил отдаться в руки закона, дабы не разделить участь своих коллег. В итоге «криминогенная обстановка в городе значительно улучшилась» — как заявил начальник областного управления на одном из совещаний. Это, само собой, меня, как честного гражданина (пусть и вампира) не могло не радовать — но, с другой стороны, кушать-то хочется! Хотя на мой век отребья хватит. Они как тараканы: не успеешь одних схарчить — глядь, уже новые объявились! Иногда даже противно становится грызть всех этих моральных уродов, но зато совесть потом почти не мучает…
Почти?
Чушь все это! Сам ведь знаю, что чушь. Сказка для детей младшего школьного возраста, которую я сам себе сочинил для очистки совести,
Прав был Генрих.
Теперь, по прошествии двух десятков лет, я это понимаю.
Вампир — санитар общества! Это надо же такое придумать! Гы!
Убийца я. Убийца и кровосос. И циник к тому же. Точка.
И не с совестью я воюю — со скукой! Надо быть честным хотя бы перед самим собой. Выслеживать бандитов, которые потом еще и пытаются сопротивляться, куда интереснее, чем просто схарчить невинную девушку или глупого доверчивого мальчишку.
Однако лет за двадцать охота на бандитов тоже приелась, и старая знакомая — скука — навалилась на меня с новой силой.
Пробовал рисовать (при жизни я тоже этим увлекался). Кое-что выходило даже весьма неплохо — но меня хватило ненадолго. «Успею еще этим заняться,» — думал я, с кривой ухмылкой вешая на стену свой последний кладбищенский пейзаж.
И я вновь начал искать, чем бы заполнить окружавшую меня тоскливую, засасывающую пустоту.
Теперь я уже был умнее. Сперва я отлавливал очередного рэкетира и утолял голод (пару раз потом приходилось менять одежду: эти идиоты взяли за моду палить в любую приближающуюся тень; мне, конечно, на это наплевать (хотя и больно!) — но не идти же после на вечеринку или на дискотеку в простреленном в нескольких местах костюме?!) — и только после этого, сытый и благодушный, отправлялся веселиться.
Наверное, мы, вампиры, действительно обладаем какой-то скрытой магией — хотя люди и сильно преувеличивают наши способности. Просто после смерти мы начинаем жить как бы в другом мире. Мы по-другому видим, по-другому слышим, по-другому чувствуем…
Но, кроме того, есть у нас и некий особый «магнетизм», некая необъяснимая притягательность. Генрих как-то назвал это свойство «некрообаянием». Очень похоже. Во всяком случае, мы чем-то притягиваем к себе людей — как притягивают к себе хищники своей смертельно опасной грациозностью. Причем внешняя красота тут особого значения не имеет — это какое-то внутреннее свойство, которое мы приобретаем… умирая! Действительно, «некрообаяние» — лучше не скажешь!
Так что за последнее время у меня появилось множество новых друзей и знакомых, и я был желанным гостем во многих компаниях. В одной из таких компаний совсем еще молодых людей, которым льстило общение со мной — таким взрослым и загадочным! — я и познакомился с Ней.
Это случилось совсем недавно — каких-то два месяца назад; по нашим (да и по людским) меркам — пустяки. А мне уже кажется, что мы знаем друг друга целую вечность, как ни банально это звучит.
2
Ее я увидел сразу: разметанное облако рыжих волос, таких пушистых, что мне тут же захотелось зарыться в них лицом; загадочные зеленые глаза, большие, чуть раскосые; нежный атлас губ; и одета Она была, как одевались, кажется, в прошлом веке: атласное платье со шнуровкой — и в то же время вызывающее декольте, наполовину открывающее небольшую тугую грудь. Она напоминала очаровательно невинного и одновременно неуловимо порочного эльфа… Эльфийку? Эльфицу? Нимфу? Нимфетку?… Не важно!