Ванька-ротный
Шрифт:
– 21- Березин показными судами решил на ротных и взводных нагнать побольше страха. Какой смысл судить командира полка. Во-первых, он всегда вывернется. А во-вторых, он с солдатами [у него кроме штыков воевать нечем]. В атаку не ходит и в чистом виде является передаточной инстанцией. Получил распоряжение или приказ сверху, передал через батальон в роту, ротный и должен его выполнять [брать деревни]. Березин [в штаб армии доложил, что он на рассвете взял деревню Тишково. Всё просто!] приказ штаба армии выполнил. Снимать ротного с должности нет никакого смысла. Ротные офицеры живыми на дороге не валяются! [Дороги мостят их трупами.] Командир батальона в атаку с ротами тоже не пойдет [тоже не бегает с солдатами под пулями]. Есть чин пониже [комбата]. 0н и погоняет ротного издалека по телефону. Немец больше не стрелял. Деревня ещё горела [и дымилась]. Нужно отметить выдержку Ахрименко. Во время обстрела он на участке о стался
Глава 7. Переход в наступление
Текст главы набирал Mole Man@yandex.ru
??.07.1983 (правка)
– – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - -
На рассвете 5-го декабря. Деревня Горохово. Пятая рота берёт с хода деревню
железную дорогу. Гибель разведчиков. Наступление на станцию Чуприяновка.
В ночь на 1 декабря сорок первого года в расположение роты прибежал батальонный связной. Я в это время ходил по траншее и проверял несение службы ночным нарядом. Связной нагнал меня в узком проходе траншеи и навалился на меня %%%. Он поднялся на цыпочки, вытянул шею и, дыша мне в лицо, таинственно сообщил:
– Товарищ лейтенант! Вас срочно вызывает комбат! Я не люблю, когда мне [вот так] дышат в лицо и изо рта дышащего ударяет неприятный затхлый желудочный запах. У меня появляется желание оттолкнуть его, а он все ближе лезет ко мне и дышит на меня своей отрыжкой. Он солдат [а я офицер]. Толкать его без видимых причин вроде нельзя. А я не переношу и не могу терпеть, когда мне вот так лезут и дышат %%%%. Связь работает. Могли бы и по телефону сообщить о вызове, думаю я. Не обязательно гонять солдата по такому поводу. Здесь что-то не так! Опять какую-нибудь разведку боем провернуть задумали.
– Вас срочно вызывает к себе комбат! – слышу я голос солдата и чувствую противный запах изо рта.
– Ладно приду! – отвечаю я и отворачиваюсь от него в другую сторону. Но ему неймётся и он опять забегает наперёд.
– Комбат велел мне вместе с вами к нему идти.
– Комбат? – переспрашиваю я, и отворачиваюсь от него.
– Отойди от меня на десять метров и ближе не подходи! Комбат у нас новый. Старшего лейтенанта, что был на Волге, давно уже нет [в помине]. После суда он сразу исчез, а куда он девался, никто не знает. Был человек и пропал! Иду вдоль траншеи, жду ординарца. Он должен быть где-то здесь, в солдатской ячейке. Пошёл навестить [своих ребят] приятеля. Я трясу его за плечо. Он присел на корточки и спит непробудным [солдатским] сном. За день набегался, намаялся, присел и заснул.
– Вставай, собирайся, пойдём в батальон!
– Забеги к Черняеву, скажи, что я ушёл в батальон. Он в роте останется за меня!
– Догонишь бегом! Я на тропе подожду у обрыва! Я иду но траншее и на повороте вылезаю на поверхность земли. Посыльный из батальона следует за мной сзади. Мы медленно подвигаемся по [утоптаной и %%% тропинке] снежной узкой стёжке к обрыву.
– 2 – Иду по тропе не торопясь, а связной мне наступает на пятки.
– Я тебе дистанцию велел держать! [Он привык убегать с передовой]. Все бояться переднего края [, где рвутся снаряды]. На передке сейчас тихо, немец не стреляет. А страх у него все равно по спине ознобом ползёт. К снарядам и к передовой нужно привыкнуть! Но вот за спиной у связного я слышу сопение моего ординарца. Я его на расстоянии по дыху определяю. Дышит он часто, а запаха изо рта [не имеет] у него нет. Поворачиваюсь, спрашиваю:
– Видел Черняева?
– Передал, как вы сказали! Я прибавляю шаг, и мы быстро опускаемся с обрыва, идём по пологой долине и наконец подходим к реке. К той самой, [о которой сказано: "И ель сквозь иней зеленеет, и речка подо льдом блестит!"] от которой мы когда-то цепью пошли на деревню. [Но теперь всё] Русло реки засыпано снегом. Прозрачного льда не видно совсем. По узкому мостку перебираемся на другую сторону. Это наш, так сказать, пограничный рубеж. Мы можем его перейти только с разрешения начальства. Перешагнул его однажды самовольно Черняев и тут же получил соответствующий срок. Мы отгорожены от остального живого мира двумя узкими брёвнами с перекладиной. Смотрю вперёд – знакомые места! Вот наша старая траншея, чуть дальше кусты, на склоне бугра зеленые сосны, а там за бугром открытое снежное поле. За полем в ложбине небольшая деревушка. В избе сильно натоплено, накурено и кисло пахнет. В спёртом воздухе чувствуется бензиновый запах коптилки. У нас хоть снаряды, [смерть] снег и мороз, но воздух чистый и полезный для организма! Как они здесь сидят? Чем они здесь дышат? У стола на лавке сидит комбат в новой меховой безрукавке. Он шибко занят, смотрит на себя в зеркало. Не понимаю только, [не знаю только, от удовольствия или от %%%%] отчего он смотрит в зеркало и улыбается сам себе. Фамилию комбата я не знаю. Сам он не называется. Может, фамилия у него звучит неприлично? Ведь бывают такие фамилии? [на букву Х.] Мне спрашивать у него нет никакой охоты. Комбат и комбат! Ко мне он тоже обращается на ты. То ты! То лейтенант! 0н срочно вызвал меня к себе. Я вошел, а он сидит перед зеркалом и ковыряет болячку [бородавку]. Входишь в избу и никак не поймешь, вызвали тебя по делу или так, от скуки. Посередине избы горит железная печь. Русская, деревенская, на половину избы, почему-то не топиться. В ней что-нибудь неисправно? Под у печки на месте. Дымоход совершенно цел. А эта железная горит и дымит. Может дрова экономят? Комбат посмотрел на меня через зеркало. Головы назад не поворачивает, оттянул верхнюю губу двумя пальцами, рассматривает новый прыщ и говорит:
– Ты лейтенант чем – то все время недоволен. Уважения к старшим по званию и патриотизма у тебя нет.
– 3 -
– Если сказать точнее, подхалимства и угодничества [у меня нет], – добавляю я и продолжаю.
– Выходит те, кто сидит [сзади нас] у нас за спиной и есть истинные [русские] патриоты?
– А мы окопники так, ненадёжный народ, мусор и сброд!
– Ну ты уже загнул того!
– То, что вижу, о том и говорю! [Я режу правду в глаза. Правда она всегда колет глаза.] Дальше передовой меня не пошлют. Мне нечего бояться. Война держится на нас. И ты, комбат, и другие об этом прекрасно знаете. Только признаваться никак не хотите!
– Все это так! Но о тебе складывается мнение.
– Мне все равно. У меня дорога одна!
– Я тебя вызвал [не для этого] вот почему – дивизия получила приказ! Сегодня ночью приказано сдать позиции! – при этом он опять поскрёб ногтем верхнюю губу.
– Мы отходим в район деревни Новинки. Тебя будет сменять вторая рота первого батальона 246 стрелковой дивизии. Наконец, он кладёт зеркало на стол, поворачивается ко мне и добавляет:
– Вернёшься к себе, до начала смены своим солдатам ничего не говори! Мало ли что! Сейчас придёт твой сменщик тоже командир роты. Отправляйся с ним к себе и покажи передний край. Уточните огневые точки, сектора обстрела и сведения о противнике!
– В дивизии предупредили, чтобы смена прошла без шороха.
– Тебе всё понятно, что я говорю?
– Чего молчишь?
– Всё ясно, чего говорить!
– У меня всё! Можешь идти! Я вышел на свежий воздух, сел на ступеньки крыльца, достал кисет, оторвал кусок газетной бумаги, насыпал махорку, свернул цыгарку и закурил. Вскоре явился мой сменщик и я повел его на передок [в свою траншею]. У мостков через речку нас догнал его мл. лейтенант, командир взвода. Я показал им траншею, стрелковые ячейки, пулемётную позицию, сектора обстрела и передний край.