Ванька-ротный
Шрифт:
Первое, что мелькнуло в голове, нужно бежать туда, пока солдат там пускает дымок. Потом следов не найдёшь, откажутся все, божиться станут.
Прикинув, путь туда и обратно ординарец решил разбудить ротного и доложить ему о танках. Потолкав лейтенанта, потряся его за плечо, он словами добавил:
— Товарищ лейтенант? В деревню немецкие танки вошли! За домами встали!
Услышав про танки, я открыл глаза, посмотрел на ординарца, тупо перевёл взгляд на телефониста и спросил.
— Связь с полком есть?
— Связи нет! Товарищ лейтенант! — ответил мне телефонист.
— Ну что там у тебя? — обратился я к ординарцу, поднялся на локти и посмотрел в сторону деревни.
— Три танка в деревню вошли! Стоят за домами!
— Раз связи нет, беги в батальон, доложи о танках! — сказал я телефонисту.
— На линию искать обрывы не ходи! Это дело взвода связи.
— В тыл пойдёшь один! Тебе нужно добежать туда и обратно. Пойдёшь напрямик. Пусть полковые ищут обрывы! Они за это получают медали.
— Я прилягу ещё на часок! — сказал я ординарцу, — А ты тут посмотри!
Повернувшись на другой бок, я подвигал плечами, поёжился от холода и снова заснул.
Через некоторое время затрещал телефон.
— Кто на проводе? Где командир роты? — послышалось в трубке.
— Да, да! Слушаю! — сказал ординарец, понизив свой голос.
— На вас танки идут! Приказываю держать оборону!
— Всё ясно! Понял!
— Кто там звонит? — спросил я, полуоткрыв глаза.
— Комбат звонил. Передал приказ командира полка, — "Держаться!".
— Ну! Ну! — промычал я, повернулся на другой бок и опять клюнул носом. Клюнул раза два и опять открыл глаза.
— Чем будешь держаться Сироткин? — спросил я ординарца.
Ординарец резко повернул голову и удивленно расширил глаза.
— Я товарищ лейтенант?
— А кто же!
— Я буду отсыпать своё время. А ты в это время за меня должен держать. Тебе и командовать ротой! Вот ты давай и держи!
— Приказать "Держаться!" может любой дурак. Для этого офицерского звания иметь не надо.
Я поворочался, поворочался и заснул, а ординарец Ваня Сироткин надолго задумался.
Потом он вдруг очнулся и вспомнил, что надо немедленно сбегать насчёт покурить. У солдата махорка или немецкие сигареты? А если у него табаку холера прилично? Так не дадут. Менять надо. Могу предложить им свой перочинный ножичек. У ножичка блестящее, как зеркало лезвие.
Скажу, — Фирменный! "Золинген"!
Ротный, когда посмотрел на лезвие, так и сказал.
Прибежал телефонист. Он хотел было доложить лейтенанту, но ординарец вовремя подставил палец к губам и предупредил его, не орать и не соваться со своим докладом.
Ординарец ткнул телефониста в плечо и тихо, вполголоса, зашептал, что ему нужно сбегать вон в ту воронку.
Дорога, которую ему предстояло проделать, была не простой. В начале нужно было ползком миновать открытое поле. Местность со стороны немцев просматривалась хорошо и его могли запросто заметить и срезать из пулемёта. Вторым важным делом было всё быстро проделать. Пусть связист пока понаблюдает кругом.
Командир роты спит, а он ординарец сумеет быстро назад обернуться.
Ротный сразу проснётся и откроет глаза, когда он, ординарец, вернувшись, затянется сигаретой. Лейтенант учует табачный дым, поднимет голову, удивится и спросит.
— Чего не разбудил? Старшина продукты принёс?
А я его приятно удивлю.
— Нет, товарищ лейтенант! Это я у солдат сигаретами разжился!
— Инициативу проявил? — добавит ротный.
Ротный одобрял, когда он, ординарец по собственной инициативе полезные дела всякие делал. В данном, случае он не только для себя. Он старался и действовал из чувства товарищества. Они были товарищами и друзьями в бою.
Только бы по дороге не задело. Шальная пуля, она не разбирает в кого попадёт. Ей без дела летать не годится. Днём ротный никому не разрешал без дела болтаться по передовой.
Был случай, когда его, ординарца, лейтенант послал на фланг роты, а он на обратном пути с группой солдат потащился обшаривать убитых немцев. Дело было ночью. Они пролежали в нейтральной полосе почти до утра. Вот собственно, откуда у него появился "Золингеновский" ножик.
Но ротный потом спросил, зачем он туда с солдатами шлялся. Он показал ротному блестящее лезвие ножичка.
— Вы же, требуете заточенные карандаши! Мне их нечем затачивать!
Карандаши, бумагу носил ординарец. Всё это добывал он сам или отбирал у солдат в "фонд обороны". Солдаты не обижались. Командиру роты нужно было схемы рисовать и донесения писать. Ротный составлял планы расположения роты и занимаемой обороны, наносил ориентиры и огневые точки противника. Иногда пользовался полупрозрачной немецкой калькой "Пергамент", снимая с карты нужный участок местности. Теперь блестящее остриё перочинного ножа имело особое значение. Кроме того, ординарец иногда пользовался плоским лезвием, как узкой полоской зеркала, рассматривая в неё свою, испачканную окопной землей, физиономию.
Однажды их вместе с лейтенантом вызвали в тыл с передовой за получением в роту нового пополнения. Лейтенант тогда посмотрел на него и серьёзно сказал:
— Ходишь со мной по штабам, а вид у тебя замарашки. На кого ты похож?
После этого замечания, он конечно, старательно умылся, подтянул поясной ремень, оттёр грязные места на боках шинели, привел себя, так сказать, в полный порядок. С тех пор он и стал посматривать на себя в лезвие ножичка.
Ему было восемнадцать, и он думал, посматривая в эту узкую полоску, что пора бы на верхней губе расти усам, как у порядочного солдата. А они, не росли!
Ротный был старше его года на три, но тоже не часто брился. Ординарец посматривал на лейтенанта и во всём старался быть похожим на него.
Размышляя о ножичке, он перевалил через снежный край углубленной воронки и, работая быстро ногами, и держа хребет параллельно земле, побежал по выбранному направлению. Иногда он падал, замирал на короткое время, поднимал голову, отрывая её от снега, смотрел в сторону немцев и, собравшись в комок, вдруг вскакивал и снова бежал, бросая ногами снег.