Ванька-ротный
Шрифт:
И всё же, сидят они в натопленных избах, ведут неторопливый шутейный разговор. В картишки на хлеб, на сахар перебрасываются.
Ординарец вспомнил свою бабку, как она, сморщившись, словно глотая лимон, выговаривала его отцу, когда тот приходил домой выпимши. Она грозила ему страшным адом. А теперь в живых нет ни бабки, нет и отца. Бабка умерла своей смертью, как прыщ на заднице. А отец сгорел в аду, погиб на войне.
Теперь ему, из всей семьи младшему, пришлось испытать на себе, что такое ад и как невинный грешник страдает и корчится, когда горит его тело в огне. На огне наверно теплей и приятней, чем вот так умирать на ледяной сковороде. А тут ещё немцы пытают громом и молнией. Разной дорогой бабка и отец к смерти пошли. Только минули бабку страхи и адские муки.
Ординарец развязал свой мешок, достал бинокль, сдул пылинки с прозрачных синих стёкол, приложил окуляры к глазам и стал рассматривать передний край своей роты.
В створ бинокля опять попали убитые. Один из них лежал на боку, вытянув шею и приподняв от земли несколько голову. Другой — опершись на локоть, простёр вперёд застывшие руки. Рядом ещё один в неестественной позе дополнял эту троицу.
Трупы ещё не успели вмёрзнуть в застывшую землю, и любой разрыв мог легко перевернуть их в снегу. Вот почему они образовали, как бы полусидящую группу.
И то, что он увидел в бинокль. То, что показалось ему, его поразило сразу и по всему телу, от сознания увиденного, пробежал озноб.
Ему показалось, что мёртвые играют в карты. Застывшие фигуры были в наклонной позе, и мёртвые образовали как бы тесный кружок.
Как только эта мысль возникла у него в голове, он со всей отчетливостью и ясностью увидел вытянутое лицо мертвого солдата. Он, как бы на время задумался, узрев полуоткрытые карты соседа.
Ординарец смотрел в бинокль и не дышал. Через бинокль он видел живую картину, видел и не верил своим глазам. Перед ним всплыли люди, среди них бурлили земные страсти.
До боли в висках напряг он слух и зрение, пытаясь всмотреться в лица картёжников, и уловить о чём они говорят.
— Что ни будь, увидел? Что там? Немцы ползут? — повернувшись на бок, спросил командир роты.
— Нет, товарищ лейтенант! У немцев всё тихо!
Он посмотрел в бинокль ещё раз и на расстоянии вытянутой руки увидел играющих.
Живые солдаты обычно играют на махорку, на сахар, на хлеб. А эти на что?
Может в банке у них стоит сияющий венец вечной славы? А может, они играют на неизвестные свои имена и могилы?
Убиты были в одном месте, а лежать на земле будут разбросанными по разным местам.
Домой им вышлют бумажки о гибели. Имена их будут помнить только матери старушки, пока ещё живы. Постарев от горя, они их навсегда унесут с собой в могилу. Вместе, с ними исчезнут из памяти реальные имена и когда-то живые люди. А разве важно знать эти имена через пятьдесят лет? Летчикам на могилы поставят пропеллеры, а пехоту вообще не присыпят землей.
— Ты чего там уставился? — спросил лейтенант.
— Да так, ничего особенного?
Ординарец ещё раз решил посмотреть на карточную игру. Приложил бинокль к глазам. Но небо в этот момент изменило свой свет и заметно просветлело. Сквозь серые облака на землю пробился солнечный луч. Он мелькнул перед глазами и сразу погас. Освещение снежного поля изменилось и теперь, сколько биноклем ординарец не водил, ему не удалось обнаружить группу убитых, играющих в карты.
— Что за чертовщина? — подумал он.
В душу его закралось сомнение. Появился какой-то непонятно-суеверный страх. Он опустил бинокль и больше в ту сторону не смотрел. Налетевший холодный ветер мурашками пробежал по спине.
К ночи связисты наладили связь. Проложили новый провод вместо изорванного на куски. Лейтенанту передали приказ перейти к обороне. Это значит, что нужно ещё глубже закопаться в земле, углубить воронки, превратить их в окопы. Теперь, когда в деревне появились немецкие танки, о наступлении роты на деревню не могло быть и речи.
С наступлением темноты старшина привёз продукты и взрывчатку. Явились два сапёра. Они должны были заложить заряды в воронках и взорвать их. Промёрзшую землю ни киркой, ни лопатой, ни руками не взять. На сухих и снежных местах почва промерзает не так глубоко. Взрывчатка, здесь работает с эффектом.
Не глубокий, по пояс, вырытый в мёрзлой земле, окоп защищает солдата надежно. Прямое попадание почти исключено.
Всю первую половину ночи на передовой громыхали раскаты взрывов. Перед утром ординарец и ротный пошли по окопам проверить солдат, как у них идут дела по углублению воронок.
Ещё с вечера командир роты приказал младшему лейтенанту выделить людей и убрать с передовой трупы убитых.
— Не очень высовывайтесь! — заметил ротный солдатам, проходя вдоль окоп.
Ординарец шёл за ротным чуть сзади. Они вышли на правый фланг. Здесь в неглубоком окопе находился младший лейтенант. Когда они с ротным спрыгнули в окоп, то рядом с младшим лейтенантом в окопе увидели полураздетого солдата.
— Думали, что его на куски разорвало! — кивнул головой в сторону солдата младший лейтенант.
— А он, вот явился живой!
— Два дня его во взводе не было. Говорит, что у немцев был.
— Как это у немцев? — переспросил ротный.
— Говорит, двое суток у немцев был. Вот только-что в сумерках явился.
— В самом деле, у немцев был? Может с перепугу, где в лесу отсиживался, а теперь сочиняешь?
Солдат низко опустил голову, зашмыгал носом и у него на небритых щеках, появилась слезинки. То ли они появилась от холода, то ли от обиды или жалости к себе, но две крупные слезинки быстро скатились по щекам.
— Нет, товарищ лейтенант. Я у них по правде в сарае сидел.
— А ты знаешь, что будет с тобой, если наши смержовцы узнают об этом?
— А я, товарищ лейтенант им ничего не сказал!
— Кому не сказал?
— Им, немцам! Когда был на допросе.
Ротный и взводный дружно засмеялись.
— О чём же они тебя пытали?
— Всякое спрашивали! — ответил солдат, вытирая вспотевшее от напряжения лицо.
— Били наверно?
— А чего меня бить? Я и так ничего не знаю.