Ванька-ротный
Шрифт:
— Что у тебя там?
Сказываю, — Зажигало.
— Какое такое зажигала?
— С кремнем, фитилем и зубилом. Всё, как положено! Я же курящий!
— Вынимай!
— Сей момент! Я полез в карман и достал кремень.
— Это что?
— Кремень! Лезу в другой карман, достаю фитиль и зубило. Вижу немцы пригибаются. Видать бояться нашего брата. Может думают я подорву себя и их вместе.
— Это что?
— Это фитиль и зубило!
— Для чего всё это?
— Давай сигарету, сейчас покажу! Офицер щелкнул портсигаром, я запустил руку и сгреб две сигареты. Одну про запас за ухо, другую в рот. Приложил фитиль к кремнию, ударил напильником, посыпались искры. Немцы аж вздрогнули. А я раздул фитиль и прикурил сигарету. После этого немцы от смеха все покатились на пол. Они держались за животы, ржали как лошади, показывали пальцем и кричали — "Тойфель машине!" Офицер захотел прикурить от моего зажигала. Он достал сигарету и сказал: — Я буду прикурить от твоей адской машины! Всю Европу прошёл, а такого ещё нигде не видел! Великий Росия! Я громыхнул ещё раз для эффекта, хотя фитиль и горел. Офицер прикурил, пробуя на вкус аромат.
— Чудесно! — и добавил по немецки, — Вундер бар! Солдаты бросились прикуривать сигареты. Они смеялись, хлопали меня по плечу, о чём-то спорили и говорили: — Колосаль! Я замял фитиль, затянул его в трубочку и положил в карман. Офицер показал мне пальцем на стол, чтобы я свою машину оставил им как трофей.
— Иван! Давай-давай! Потом он сказал мне, — давай Иван иди назад! Иди к русским. Мы тебя отпускали. Передай, — завтра траншею назад заберем. Потом он ругнулся по нашему и велел мне идти, — Шнель! Я вылез на бруствер, думал, что в спину стрелять будут. Но когда отошел подальше, вижу, остался жив. Вот я здесь братцы, слава богу, у своих.
— Слушай! А расскажи, какие они немцы из себя? — сказал телефонист. Я посмотрел на него и махнул рукой в его сторону, мол хватит задавать глупые вопросы, сходи и посмотри сам, и спросил пришедшего солдата
— А ты брат не врешь? Может ты драпанул с высоты с перепугу, бросил винтовку и теперь тут заливаешь на счет зажигалки? Попадешь в батальон, оттуда прям к оперу под конвоем придется топать, километров десять не меньше будет. Так что ты лучше сказки нам не заливай. Ведь если ты был у немцев, то тебе милый друг следователя не миновать. А потом сам знаешь, к ели и расхлолают. Ты уж лучше скажи, сдрейфил со страху. Я показал ему глазами на телефониста и добавил: — понял меня?
— Как не понять! Товарищ лейтенант! Солдат покачал головой, соображая.
— Спасибо за науку, товарищ лейтенант! У меня и вправду с перепугу память отшибло, это наверно я видел сон! Можно я пойду к своим в роту?
— Дорогу найдешь?
— Как не найти! Утром шел вместе со всеми! Солдат поднялся на ноги, вытер рукавом с лица пот, пригнулся к земле и широко бросая ногами, побежал вверх на высоту. Через некоторое время снова зашуршали снаряды. Их грохот не умолкал до вечера. К вечеру немцы ослабили огонь, с высоты побежали раненые. С высоты спустился раненый в руку лейтенант. Он присел около нас отдохнуть и попросил ему свернуть папироску.
— С немецкой стороны хорошо просматривается весь участок траншеи, — сказал он.
— Высокий бруствер траншеи четко выделяется на общем фоне. Немцам видно наших солдат, когда они перебегают или высовываются. Снарядами бьют по траншее. Сначала не попадали, теперь пристрелялись. Завтра с утра начнется хорошая жизнь. Соседний полк прорвать оборону не сумел. Понес большие потери. Узнав что мы ворвались в траншею, командиры рот собрав остатки своих рот влились к нам и теперь в траншее тесно. Теперь оба полка доложили что заняли высоту. Не знаю куда вы со своими пулеметами денетесь. Пока раненый лейтенант рассказывал и курил, в пулеметную роту прибежал из полка связной и передал приказ немедленно подняться кверху. Я разослал связных по взводам, собрал всю роту в одно место, подал команду и пулеметная рота пошла на высоту. Солдаты подхватили пулеметы и тяжело ступая тронулись за мной. Перед траншеей на склоне лежали наши убитые и раненые солдаты. Видя, что пулеметчики проходят мимо, раненые не стали просить их о помощи.
Они лежали и ждали санитаров, когда те за ними придут. Они понимали, что пулеметчики пройдут мимо и не остановятся. Они не имеют на это права. Многие, кто мог двигаться сами ушли с высоты. Здесь лежали самые тяжелые. Я ускорил шаг, подъем уже кончился. Впереди было темное небо, зарниц от орудий не было видно. Вдоль деревни вправо и влево проходила зигзагами немецкая траншея. Танк, наступавший с пехотой, стоял у разбитого сарая. Из-за угла торчала его пушка. Танк стоял недвижим. Немцы сбили ему гусеницу. Может что повредили и внутри. Политрук Соков шел рядом со мной. Когда мы подошли к траншее, я на миг остановился, посмотрел вдоль нее. В траншее было тесно. Везде сидели стрелки довольные, что сразу попали в надежное укрытие, что не нужно копать окопы и соединять их ходами сообщения. Я остановился на какую-то долю секунды, чтобы оценить обстановку. Соков был рядом и тут же исчез. За ним полезли в траншею и некоторые из солдат.
— Куда! — крикнул я на них.
— Куда полезли? Всем идти вперед! Траншею проходим мимо! — закричал я на них и подался вперед. Я легко перепрыгнул траншею и пошел дальше в ночную темноту. Те, кто еще не успел спрыгнуть в траншею перетащили свои пулеметы и последовали за мной. А те самые ловкие и быстрые, которые торчали в ней, удивленно, не веря своим глазам смотрели нам вслед.
Немецкая траншея была отрыта в полный профиль. Здесь можно было укрыться с пулеметами от обстрела, не то что на открытой земле. А лейтенант погнал их в открытое поле. Впереди сто с лишнем метров — дорога. За дорогой начинается край ржаного поля. Стебли высокие. За обрезом ржи впереди ничего не видать. Неужель он хочет сунуть нас носом в самую рожь. Пехота останется в траншее, а пулеметчикам идти вперед!
— Траншею не занимать! Всем идти за мной! — кричу я. Пехотинцы слышат и тоже удивляются.
— Он что рехнулся? — слышу я недовольные голоса и ворчание солдат за спиной, — Тут готовая траншея. А он куда-то прёт вперед?
Я кричу ещё раз и солдаты, нехотя удаляются от траншеи. А некоторым, наиболее шустрым приходиться из неё вылезать.
Впереди темнеет дорога и белеет высокий край спелой ржи. В темноте край поля четко выделяется на общем темном фоне. "Пулеметы поставим у самой ржи", — решаю я.
Немцам в голову не придет, что пулеметы стоят в упор по краю поля и что у пулеметчиков перед собой впереди никакой видимости. Свою траншею они пристреляли и завтра сровняют её с землей. Пулеметчики этого не понимают. Солдаты стрелки рады, что пулеметная рота ушла вперед и будет их стрелков охранять. Они надеются как следует выспаться перед смертью. Только вот о смерти они не думают. Попробуй их убеди! Так что похоже, они и часовых на ночь ставить не будут. Я по опыту знал, что оставаться в немецкой траншее нельзя. Уверен, что завтра с рассвета немцы разберутся. что потеряно, где сидит их пехота и какую часть ее заняли русские. Они не оставят живого места на высоте. Пулеметная рота бесшумно подалась в темноту, перешла дорогу и уперлась в край поля.
— Вот здесь и окопаемся! — негромко сказал я. — Пулеметы к бою! Окопаться в полный профиль!
Я прошел вдоль кромки поля, показал места где должны стоять пулеметы и вернувшись велел ординарцу отрыть узкую щель на двоих. Так оказались мы на высоте за дорогой. В другой обстановке, когда я по батальонам раздавал пулеметные расчеты, пулеметчики садились вместе со стрелками. Я оставался где-нибудь сзади, чтобы было удобно ходить то в одну роту, то в другую. А сегодня дело было другое. Пулеметные расчеты были сведены в пулеметную роту и действовали так сказать по моему усмотрению. Пулеметчиков удивило и другое. Пехота осталась сзади, а пулеметные расчеты с тяжелыми "Максимами" заняли линию обороны, где ни слева, ни справа нет никого. Им пока не приходило в голову, что именно здесь они спасут себе жизнь. Солдат всегда вначале берет страх и сомнения. Здесь они одни. А там набитая траншея Здесь слева и справа немцы, а там славяне, свои. В ночном пространстве, когда ничего не видно, в трех шагах ничего не разберешь — становиться не по себе. Так уж устроен человек. Он всегда стремится сначала к видимой мизерной выгоде. А в страшную минуту ему хочется быть не одному. Здесь куда не посмотри, в любой момент могут показаться немцы. Солдаты все время должны быть в напряжении слуxa и зрения. От одной мысли что кругом нет никого вся шкура начинает зудить и чесаться. В глазах мерещиться черт те что. Я знал, что мои солдаты будут недовольны, что им всю ночь придется работать, рыть земли лопатами. Мне сейчас было не до дебатов. Они потом сами поймут, почему я их вывел за дорогу к уткнул носом в край ржи для их же пользы.