Ванька-ротный
Шрифт:
Федя улыбается и показывает мне два пальма. Он отмахивает мне ладонью, мол, потом расскажу и припадает к окулярам трубы. Я конечно от обиды вздыхаю.
Не интересно, вот так стрелять. Ловишь немца на мушку, делаешь выстрел и кина никакого! А самое интересное, начинается после того, как пуля в него вошла. А так, ты вроде стрелял в чучело вместо мишени.
Лежу и думаю. Нужно какой-то способ найти, чтобы представление самому смотреть после выстрела. Нужно поставить рядом вторую стереотрубу. Сделал выстрел, опустил вниз голову и по наведенной трубе лежи и себе смотри. Вот это будет наглядно и интересно!
Убить немца дело не хитрое. Интересно, что будет потом. Как немецкие собратья поползут к нему? Как будут испуганно выглядывать на миг из-за бруствера. Разные можно увидеть рожи, в такой момент с их стороны.
Главное хребет у них со страха согнется, страх в глазах и пугливое озирание по сторонам. Потом, остервенелый налет на опушку леса начнется.
Немцы воспрянут духом, выставят свои рожи, а ты не торопясь, выберешь себе еще одного и шлепнешь его бронебойной. Глядишь и дыра в каске с вмятиной появится у немца на лбу. Главное ведь не попадания. Главное посмотреть на представление и на артистов.
Я дергаю за штанину Федора Федорыча и делаю ему знак рукой, что охота закончена. Показываю на трубу и жестом даю ему понять, что нужно сворачивать и в чехол класть трубу и треногу. Он укладывает трубу в брезентовый мешок, кладет его под кусты и накрывает ветками. Мы некоторое время лежим и курим в рукав, отмахивая дым, чтобы его не было видно немцам.
К вечеру мы возвращаемся через лес к себе. Идем торопливо, разговаривать не когда. Нужно ухом ловить гул снарядов. В любую минуту мы можем попасть под артобстрел. Потревожили немцев маленько. Они, как муравейник всполошились и бьют. Но ничего! Через пару дней они успокоятся, и стрелять перестанут.
— Ну, что Федя? — спросил я, когда мы вернулись к себе.
— Троих убрали?
— Когда ты первому врезал, он даже подпрыгнул и ртом воздух зевнул. Второй успел повернуться в профиль. После выстрела у него каска с головы слетела. Ты ему в каску долбанул. Винтовка на бруствере осталась лежать, как и лежала, а он потихоньку стал сползать на дно траншеи. Потом трое немцев к нему подбежали. Один из них вскоре поднялся и, пригнувшись, назад побежал. В это время ты меня за порки потянул.
— Ну, вот, теперь мне скажи! Можем мы за месяц опустошить немецкую траншею?
— Да! Стрелять ты умеешь, капитан!
— В училище научили. За год учебы курсант тринадцать патрон для боевой стрельбы получал. А остальное время, так, в холостую щелкал затвором. Подойдет иногда взводный, наденет на прицельную планку стереоскоп и подает тебе команду:
— Взять прицел! Делаем выстрел! Щелкнешь бойком, а он смотрит куда после щелчка у тебя ушел прицел. Вот, так нас учили в училище Федя!
Дня два мы с Федей проспали на нарах. На третий день пришел приказ. Дивизия снялась и мы перешли в наступление. В наших рядах были убитые и раненые. Потеряли хороших ребят. Убитых хоронили без жалостной музыки, без красного знамени и гробов. Разведчиков клали в могилу, в чем были одеты. Солдатская шинель, она и тут укрыла тело солдата бойца.
При выходе на новый рубеж Рязанцев берет языка. Рыжего, небольшого роста, настоящего "Фрица". Нос у него картошкой, вроде, как после драки припух.
— Ткнули, что ль его по морде?
— Нет, товарищ капитан, раз под ребро прикладом сунули. Сопротивляться хотел. А по носу не трогали!
— Ну ладно! Видно у немца такая порода.
По телефону докладываю в штаб полка, что взят язык. Начальник штаба полка звонит в дивизию. На проводе дежурный разведотдела переводчик Сац. Сац говорит майору:
— Немец, наверно, сдался сам? Добровольно перешел на нашу сторону! А вам капитан докладывает, что взял языка. В связи с нашим наступлением переходы немцев на нашу сторону участились.
Майор берет другую трубку и передает мне разговор.
— Сац утверждает, что не вы немца взяли, но он сам на нашу сторону перешел! Вот Сац не верит, что вы его взяли в бою. Сац велел пленного без задержки переправить в дивизию.
— Откуда он знает, если сидит черте где?
— Велел? Я построю разведчиков, а он пусть явиться и допрашивает пленного при всех ребятах. Посмотрим, как он начнет здесь, вилять хвостом. А пока немец останется у меня.
— Ты, что гвардии капитан, обиделся?
— Ну, за чем же, гвардии майор? Пусть он придет сюда и в присутствии всех допросит этого немца. А разговор, я прошу доложить начальнику штаба дивизии. Ребятам и Рязанцеву за этого немца положены награды. Рязанцев за Духовщину ничего не получил. А сколько он там был под огнем впереди стрелковых рот. Первым вошел в Духовщину и медали не дали. А Сац, протер порки в блиндаже и Красную звезду имеет. Разве это справедливо?
— Ладно, гвардии капитан. Не кипятись!
На этом разговор по телефону был окончен.
Начальник штаба был порядочный человек. Я сказал ему в конце разговора:
— Мало ли, что немец на допросе покажет. Он за свою шкуру со страху может чего угодно по наводящим вопросам Саца наговорить. Выходит там, в дивизии пленным немцам больше верят. А наши доклады принимают за вранье.
Начальник штаба был человек! Вон попробуй с командиром полка поговори! Он тут же все повернет и вывернет в свою пользу.
На войне ведь как? Кто-то угодные кому-то слова говорит и на них политику строит. А кому они поперек горла, тот должен заниматься черной работой.