Ванька-ротный
Шрифт:
Мне нужно было пройти к начальнику штаба, сличить по карте расположение наших двух рот, батареи пушек и минометов, нанести позиции немцев на флангах полка. Но повторяю, не тут-то было.
— Кто там рвётся ко мне? — услышал я голос майора Денисова [196] из глубины блиндажа.
— Это капитан разведчик. — ответили солдаты, стоявшие в дверях.
— Оборону заняли стрелки? Пушки подошли? — услышал я снова голос майора.
— Заняли! Подошли! Крикнул я поверх голов и солдатских касок.
196
Денисов — гв. майор, начальник штаба 52 гв. сп после 12.11.1943 года.
— Ты там, наверху подожди! Я сейчас с командиром полка свяжусь! Переговорю по телефону! Майор стал звонить, а я пнул ногой последнего. Он обернулся и я спросил, — чья это шушера набилась здесь?
— Это связные начальника артиллерии.
— Анекдот! По двадцать человек связных таскает за собой, а в ротах по полсотни солдат, не больше!
Ко мне подошел Рязанцев.
— Что, капитан, будем делать?
— Вот, видишь, мордастые долбоеды набились в блиндаж. Их и колом не вышибешь оттуда. Их, Федя, стрелять надо. Какая от них польза, дармоеды и долбоеды одни. Пушки выкатили вперед, а снарядов у них нет. Ну их к черту, Федя! Ты рассредоточь и отведи подальше ребят. Нам лучше поскорей уйти отсюда. Подожди пару минут, сейчас майор с полковым разговаривает.
Я сел на край спуска в блиндаж, свесил ноги в проход, достал сигареты и закурил. Рязанцев, пригнувшись, пошёл вдоль оврага. Я крикнул ему вдогонку, — "Ребят подальше в сторону отведи! Пусть лягут в открытом поле!".
И в этот момент из верхней части двери блиндажа вырвался непонятный гул, и над головами стоявших в проходе вырвалось пламя. Огненный шлейф с огромной скоростью вырывался наружу и в конце загибался вверх. Внутри раздался вопль, визг, раздирающий душу крик. Прощались с жизнью человек тридцать. Взрослые мужики визжали как дети. Ни одного низкого, басовитого крика. Крик отчаяния — это неописуемый звук. Это не вопль живого, это крик мертвого. Похоже было, что свинье всадили острый нож под сердце.
Все, кто был в блиндаже, в одно мгновение оказались объятыми раскаленным пламенем. Это был настоящий ад — преисподняя. Блиндаж и люди внутри были объяты пламенеющим рёвом. Что горело внутри, никто не понимал.
Мне ударом пламени опалило брови и веки. Обожгло волосы на руках. Я сделал резкое движение, рывок назад и через спину и голову перевалился в овраг. Я броском откинулся от прохода, когда услышал гул и визги из подземелья. Я скатился подальше в овраг, а пламя уже вырвалось наружу. Я ещё кувыркался на дне оврага и не успел подняться на ноги, а пламя, набирая силу, ревело и гудело, клокотало, к небу неслись человеческие вопли.
Начальник штаба и телефонист, сидевшие за столом в дальнем в углу, сгорели и обуглились. У стола мы обнаружили два трупа. Кто из них кто, сказать было нельзя. Нос, уши, глазные впадины и пальцы на руках, всё сгладилось и приняло тёмно-коричневый оттенок.
Эти, шоколадного цвета, обгоревшие фигуры остались сидеть за столом. На фигурах ни сапог, ни одежды не было. Рука одного лежала на столе, вероятно, ладонью придерживала карту. Но ни пальцев, ни карты, ни стола не стало. Ни погон, ни званий, ни заслуг — мертвый всё теряет.
Остальные двадцать с небольшим получили ожоги лица, шеи, ушей и рук. Ожоги тут же у всех на глазах покрылись водяными пузырями. У одного выбежавшего из блиндажа не видно было глаз на лице, вместо лица — месиво из красного мяса и слизи. А другой выбирался из блиндажа по спинам и головам упавших в проходе.
В дверях произошла страшная давка, давили, топтали друг друга, не щадя, сапогами сдирали до кровавого месива руки упавшего на колени. А у этого, посмотришь, всё перемешалось, где брови, где нос, где уши, где рот, только глаза одни живые и страшные, расширены и смотрят в упор.
На этого страшно смотреть. Вместо волос у него на голове терновый венец из кровавых полос, сквозь которые просвечивает обнаженная кость белого черепа. Он, видно, сорвал с головы свой картуз и успел надвинуть его на лицо до подбородка.
Этот прикрыл лицо ладонями и растопыренными пальцами. У него обгорели руки, а на лице отпечатались все десять пальцев. У этого, как у испанского гранда, стоячий воротник из водяной колбасы, обвитой вокруг шеи.
Из блиндажа они карабкались и безжалостно давили друг друга. Двое солдат, которых я оторвал от двери, ходили за мной как жалкие псы. У них на лице были настоящие слезы счастья. Они как бы по очереди нагибались, пытаясь целовать мне руки.
Некоторые пострадавшие, очумев от пережитого и от страха, ходили и мотали головами. Потерявшие зрение стояли на дне оврага, беспомощно растопырив вперед руки. Обгоревшие и пострадавшие были отправлены в тыл, в медсанбат.
Некоторые из несчастных попали по дороге под мины, которые бросал немец. Картина была кровавая, потрясающая и ужасная.
После, потом я встретил одного офицера из обгоревших. Это был начальник артиллерии полка Славка Левин. Обожженные руки его не выдерживали холода, и на морозе быстро наступало обморожение.
Что же произошло? Немцы на пол насыпали толстый слой пороха, опростав снарядные гильзы. Под столом они слой этот увеличили в несколько раз.
— Ну, что, Федь? А ты был не доволен, когда узнал что майор и тыловая братия заняли этот блиндаж. Нас в блиндаж не пустили. Нам повезло, что мы лежали в овраге под минометным обстрелом.
Майор мне крикнул тогда: ты, капитан, их не трогай! Из прохода не вытаскивай! Ты там, у входа подожди.
— Теперь можно подумать, что он хотел их всех забрать с собой в могилу.
Через некоторое время за мной прислали связного и меня вызвали к командиру полка.
Я взял с собой двух разведчиков и отправился за шоссе. Командир полка боялся, что немцы могут по шоссе пустить танки и отрезать его вместе со свитой.
С той стороны шоссе, в канаве на обратном скате была отрыта землянка. В ней помещался командир полка и еще кое-кто из тыловых.
— Возьмешь с собой разведчиков, пойдешь на перекресток. Вернее, с разведкой позади пехоты организуешь заслон. Они расположены вот здесь — и он ткнул в карту пальцем, а ты — метров пятьдесят позади них.