Ванька-ротный
Шрифт:
— Грозился!
— В этой дивизии, Черняев, с лейтенантами не чикаются! Чуть что, — отдают под суд. Страху нагоняют! У них генерал свирепый. Говорят, кастрированный. Нет ни одной роты, чтобы не было судимых офицеров. Генерал знает кого судить. Воюют лейтенанты! Вот он на них и вешает судимости. А для лейтенанта окопника, что суд? Сегодня ты жив, а завтра тебя нет!
Теперь в окопах сидели солдаты Сенина, а Черняеву предстояло копать их в мёрзлой земле. Солдаты Сенина довольные стояли и махорочной жёлтой слюной поплевывали на снежный бруствер |, и дымили махоркой. Белый снег на краю окопа пожелтел от плевков.|
Теперь солдаты Сенина подшучивали над солдатами Черняева.
— Меня младший лейтенант за топором к вам прислал.
— Ты вот что, браток! Старшина появится с жратвой, ты давай неси мне свою порцию водки. Пущу даже на время посидеть в своём окопе. Может со смены когда придёшь и переночуешь! А топорик в мешке тяжело носить. Я его из Ржевского укрепрайона на себе ношу. Мзду за топорик платить надо!
— А не принесёшь, выдуешь сам сто грамм, валяться тебе с пулей в боку, считай, зря водку испортил!
Черняев с солдатами ожесточённо рубил мёрзлую землю. Торжествовал и старшина Сенин. Как ни как, он был наверху.
Когда совсем стемнело, я пошёл к Черняеву посмотреть на его работу. Мы сели с ним на целое необгоревшее бревно, которое принесли солдаты и поговорили как обычно. Черняев сказал два слова, я пару фраз, не зная, с чего начать.
Освещённый отблесками пожара, белый снег имел неестественный вид. Вспыхивал и угасал огонь. Снег во время вспышек менял свою окраску.
Пламя постепенно перекидывалось с одной избы на другую. Тушением пожара никто из солдат не занимался. Горит и горит!
У солдат свои дела! Странно было смотреть. Горят дома в деревне, а люди ходят спокойно. Проходят мимо, внимания не обращают! Нет никакой суеты, не слышно, как обычно: ни криков, ни суматохи, ни частых ударов в набат.
Помню, один небритый пожилой солдат со слезами на глазах высказал мне своё неудовольствие, — "Вот вы, товарищ лейтенант, обзываете нас бранными словами. А я хоть и солдат, но, между прочим, постарше вас годами и учитель".
— Ну и что из этого?
— Тебя за самовольное оставление позиций следует расстрелять!
— А Черняев по доброте своей всю вину взял на себя. Не сумел остановить вас, пристрелить паникера духа не хватило!
— Ты слышишь? — обратился я к своему ординарцу.
— Ему мои слова не нравятся!
— А слова не пули, дырок [в шкуре] не оставляют!
— Видишь, недоволен он чем. Безусый лейтенант на него ругается!
— Вы наверно думаете, что держать позиции и воевать должны лейтенанты, а вас, солдат, это не касается!
— Видишь, он недоволен чем!
— А теперь я хочу тебя спросить, почему ты во время обстрела не остался на месте?
— Ты видел, что появилась паника.
— Почему, сразу не пристрелил паникера?
— Может ты и есть один из них?
— Накануне нужно было окопы долбить, а вы уговорили Черняева остаться в избах.
— Может, это ты демагогию разводил?
— Я помню, как ухмылялись вы, когда солдаты Сенина рубили мёрзлую землю.
— Ты наверно будешь помалкивать, когда следователь будет выяснять, кто посеял панику. Ни один из вас не откроет рта.
— А то, что Черняева будут судить, это вас не касается. Это вам наплевать!
— Чего молчишь?
— Ты видно, образованный, а совести у тебя нет.
— Когда мне по телефону начальство даёт указания, оно через каждые два слова по делу, вставляет эти самые слова.
— А вы, видите ли, не привыкши к такому обращению!
— И в заключение я вас всех предупреждаю, покинете окоп хоть на минуту — пойдёте, под расстрел на месте!
— Я Черняеву дам указание, кому нужно по нужде, пусть в немецкую сторону, в снежное поле идёт и там сидит, прохлаждается. Харчи будете получать тоже с той стороны.
— Пулемётчикам я приказал, кто хоть шаг из окопа сделает в сторону тыла, стрелять всех без разбора. Из окопа назад вы пройдёте только через мой труп. Больные и раненые будут являться лично ко мне!
— Даю вам два дня на отрытиё окопов! Вы хоть землю зубами грызите, а окопы должны быть к сроку готовы!
— Ну что, Черняев! Убедился, где нужно держать в обороне своих солдат!
— Запомни и заруби себе на носу! В любой обстановке, встал на один день, копай окоп! Только окоп от смерти спасёт твоего солдата!
Через неделю мл. лейтенанта Черняева вызвали в дивизию. Он вернулся в роту молчаливым и угрюмым, получив условно пять лет.
Его судили за то, что он покинул свои позиции, остался жив и не имел во взводе потерь. Теперь пятая рота имела полное "соцветие".
Я конечно тоже был виноват, что не заставил Черняева зарыться в мёрзлую землю. Не спустил на него собак, как это я сделал с Сениным. Черняев не выполнил мой приказ. Об этом в дивизии ничего не знали. До этого в трибунале разговор не дошёл.
Березин показными судами решил на ротных и взводных нагнать побольше страха. Какой смысл судить командира полка. Во-первых, он всегда вывернется. А во-вторых, |у него кроме штыков воевать нечем| он с солдатами в атаку не ходит и в чистом виде является передаточной инстанцией.
Получил распоряжение или приказ сверху, передал через батальон в роту, ротный и должен его выполнять. Командир батальона в атаку с ротами тоже не пойдёт. |Комбат тоже не бегает с солдатами под пулями.| Есть чин пониже. Он и погоняет ротного издалека по телефону.