Ванька-ротный
Шрифт:
Другое дело Черняев. У него худое и выразительное лицо, крупные черты, чёрные брови. И фамилия у него Черняев. Это не камушек под ногой на дороге, поддел его ногой, и его нет. |А Карамушко, как снятый со сковородки испечённый блин.| Все они в тылах полка похожи друг на друга. У комбата на лице прыщиков больше. Зато и отвисшая задняя часть и короткие толстые ноги. Ему мешки на спине таскать, а он телефонной трубкой забавляется.
Раньше я не рассматривал их, не приходилось их видеть вот так. Потом я прозрел и стал к ним приглядываться. А у меня, как назло, зрительная память хорошая. Мне было интересно, кто из них кто? |Кто собственно посылает стрелковые роты на смерть? Ведь они нас посылают на смерть!|
У нашего комбата подчиненных всего двое. Я, — командир пятой и Татаринов, — командир четвертой роты. Комбат нам по очереди по телефону вправляет мозги. Без этого нельзя. Погонять ротного надо. Он с голода и холода может проспать всю войну! В роте всё держится на "Ваньке ротном", вот с него все требуют и погоняют его.
В кустах за бугром лежит моя рота. Черняев и Сенин, увидев меня, поднимают солдат. Теперь вошло в обычай, где встал, там и лёг. А что под тобой: снег, мёрзлая земля, заснеженные камни, это не важно, солдату всё под бок сгодится. Тыловик на снег не сядет, он задницу опасается простудить.
— Нам связного из полка прислали! — докладывает мне Черняев.
— Он поведёт нас до места сбора. Вон стоит у сосны!
Я поднимаю глаза и смотрю на солдата. Упёршись в ствол хребтом, он ждёт нас, когда мы построимся. Смотрю на лежащих в снегу солдат и спрашиваю:
— Ну как дела?
— Дождались! Теперь на отдых пойдём!
— Держи карман шире, товарищ лейтенант! — бросает в ответ мне кто-то из лежащих фразу.
— В наступление пойдём! Переход дня два, а потом опять под снаряды.
— Это почему же? — спрашиваю я.
— Говорят, дивизия на другой участок переходит. Тыловые уже вчера укатили туда.
— Откуда ты взял?
— Как, откуда?
— А я тут на дороге знакомого ездового встретил. |Знакомый повозочный здесь проезжал. Земляк, с одной деревни. Вот он и сказал.|Солдаты всё знают наперёд, вот такие дела!
— У нашего брата чутьё.
— Мы чутьём берём секретные военные хитрости|премудрости. Земляк мой остановился на дороге вот здесь и прикурил.|. Знакомый говорит, что все обозы снялись и куда-то уехали.
Я построил роту и мы вышли на дорогу. Нетронутые снежные просторы лежали кругом. Здесь стоит непривычная, для нас тишина. Без посвиста пуль и без разрывов снарядов. Мы идём по прикатанной санями дороге, подвигаясь к деревне Новинки. Где-то там, как объявил нам комбат, нас определят на постой и на отдых.
Часа через два неторопливой ходьбы, встречным ветром до нас донесло запах жилья и печного дыма. Запахи на передовой имеют совсем другие свойства.
Мы огляделись кругом, впереди невысокий снежный бугор и кроме белого снега, ничего не видно. Но вот, ещё сотня шагов по дороге и впереди, из-за снежной гряды показались заснеженные крыши и торчащие сверху печные трубы. Серые, чуть заметные полосы дыма поднимались из труб и склонялись в нашу сторону. Идём дальше. Минут через десять, показались бревенчатые стены и маленькие окна на уровне сугробов.
Всё ясно! Ха! Ха! Вместо того, чтобы топать в деревню, а до неё уже рукой подать, полковой связной поворачивает в сторону леса и ведёт нас по снежной целине.
— Хоть бы дали пустой сарай! Издали жилья понюхать! — заворчали солдаты.
Но связной свернул с дороги, и мы топаем по колено в снегу. На опушке леса он останавливается, и я подаю команду к привалу.
— Так приказал командир полка! Моё дело маленькое! Здесь в пятидесяти метрах походит дорога, вам приказано сосредоточиться около неё.
— Пройдёте вот здесь! — постукивая ногу об ногу, сказал связной.
— Располагайтесь! А я пойду в деревню, и доложу что вы на месте.
Связной повернулся и ушёл.
Вот что обидно. Солдаты чувствую запах жилья, а в деревню их не пустили|и это их раздражает. Это вызывало сразу воспоминания о прошлом|.
Из мёрзлой траншеи и снова в снег.
— Считай, что тебе повезло! Не нужно землю долбить. |Из мёрзлой траншеи в тепло попали!| Наруби лопатой лапника, брось под себя и лежи, как барин в пуховой перине!
Причудливые шапки снега нависли на елях. А деревня с натопленными избами, |с чугунами варёной картошки, которая горячим паром отдаёт,|рядом под боком.
Горячие печки и пахучая свежая солома нам по роду службы теперь ни к чему. Мы люди мёрзлой земли, мы носители ветра и холода и нас нельзя заводить в тепло. Мы растаем, как льдышки, как снег занесенный в избу на валенках.
Но всё же обидно! Запах жилья и горького дыма мутит сознание солдату. Хоть бы ветер сменился! На душе у солдата стало бы легче!
Рота без дела целый день провалялась в лесу. Начальство считало, что мы получили заслуженный отдых. К вечеру из деревни привезли обмундирование. Офицерам выдали полушубки, меховые рукавицы. Солдатам байковые портянки и трёхпалые, утеплённые байкой, варежки.
Заменили старые и рваные стёганые телогрейки и ватные штаны. До самой ночи продолжалась толкотня и примерки. То тут узко, то там трещит по швам, то в поясе не сходиться, то штанины до колен и рукава до локтей. Снабженцы сразу не дадут, что нужно. Они норовят сунуть солдату какой-нибудь недомерок. Только моё вмешательство, наконец ускорило дело.
Оделись в новую одежду, и солдатам стало жарко. Погода стояла морозная. Холодный воздух захватывал дух.
Зимой в лесу хорошо и безветренно. Вершины елей покачиваются, а здесь у земли совсем не дует. Немецкая авиация не летает. Костры разводить категорически запрещено.
В стрелковом полку три батальона. Мы во втором. В моей роте около шестидесяти солдат, а в четвертой у Татаринова на десяток больше. Я говорю около шестидесяти, потому что состав роты постоянно меняется. То дадут пополнение, то идёт естественная убыль.