Ванька-ротный
Шрифт:
Дом и сараи могут сразу ощетиниться ружейным и пулеметным огнём. Нужно скорей бежать к сараям и дому. Их нужно сразу окружать. Я прибавляю шагу и солдаты послушно следуют за мной.
Не меняя шага, я иду по припорошенной снегом дороге. Валенки отяжелели, ноги передвигаются с трудом. Я поворачиваю голову и смотрю назад, солдаты двумя шеренгами движутся не отставая. Это хорошо! — думаю я.
Без нас с Сениным они вперёд не пойдут. После шести убитых и мощного обстрела у них на это не хватило бы духа. Если лейтенанты и старшина идут впереди и подставляют себя под пули, значит и солдатам нужно поспевать за ними. Если они сейчас упадут и уткнутся в снег, их от туда колом не поднимешь. Нервы у всех напряжены до предела!
Это, как раз тот самый момент, когда дырявый череп смерти с ухмылкой смотрит на тебя в упор двумя провалами костлявых глазниц. Вот она протянула костлявые руки тебе навстречу и ждёт, когда ты хлебнув свинца попятишься назад, ткнёшься коленями в дорогу и скажешь, — возьми меня мама на ручки.
Поворачиваю голову вправо, солдаты Черняева нагоняют нас и идут рядом. Они идут какой-то особой манерой, каким-то напряженным, вкрадчивым шагом. Стрельни я сейчас из нагана, и они тут же метнутся в сторону, зароются в сугроб, и мы втроём останемся стоять на пустой дороге. Уж очень сжались и сгорбились они. Лица у солдат, как застывшие маски. На лицах их не видно ни страха, ни ужаса. Только глаза воспалены от мороза и ноги плохо гнутся в коленах.
Но почему немцы молчат?
Теперь мы идём вообще на виду. Может они хотят подпустить и ударить сразу? А может спят и вовсе не думают, что мы подходим к крыльцу?
Перед крыльцом расчищенная от снега площадка. В замёрзшем окне виден отсвет горящей коптилки внутри. Мороз за тридцать градусов и на крыльце никого. Внутри горит свет, а на улице ни души. Где же часовые?
Я подаю рукой знак Черняеву, чтобы он шёл со своими солдатами к сараю. Сенин со своими славянами остаётся рядом со мной. Я слышу его дыхание у своего плеча. Он молча стоит и ждёт, какую я подам команду.
Я делаю ещё несколько скрипучих шагов, останавливаюсь и снова прислушиваюсь, что там внутри, а слышу только своё собственное дыхание. Кроме него, ничего не нарушает тишину. Минуту стою и озираюсь. Смотрю на дом и на то, как подходит к сараям Черняев. И вот я решительно подался вперёд. Об опасности я больше не думаю. Наступает какой-то момент, и о ней уже мыслей нет. Подхожу к запорошенному снегом крыльцу. На крыльце свежих следов не видно. Я велю Сенину окружить дом с двух сторон.
— Поставь у крыльца четырех, а у каждого окна по два человека!
— Без команды не стрелять! — говорю я ему тихо.
— Стрелять только тогда, когда немцы начнут прыгать в окна!
Внутри дома находятся люди. Это мы сразу увидели, учуяли|почувствовали, если бы даже в окнах не было света|. Хотя ни малейшего звука или шороха из дома наружу не долетало. Но у нас чутьё в такую минуту, как у легавых собак на стойке.
Я махнул рукой и солдаты Сенина быстро окружили дом. Теперь немцы были в наших руках. Солдаты Сенина действовали расторопно и уверенно. Русскому солдату хоть малую малость почувствовать свою силу, хоть на минуту получить перевес! Тут уж храбрости не отбавляй! Тут солдата подгонять и торопить не нужно! Он полезет в любую темную дыру, со злостью зарычит, как фокстерьер на лисицу.
Я стоял на первой ступеньки крыльца. Сенин замешкался. Нашлись сразу шестеро добровольцев подняться по ступенькам, открыть входную дверь и войти в коридор. Я сошёл с крыльца, разделил их на две части рукой и показал, что сначала пойдут эти трое первыми. А вы трое последуете сзади.
Внутри дома послышался надсадный кашель и тихий невнятный говор двух человек. Движением рукавицы я позвал за собой старшину и трёх солдат, вошёл с ними на крыльцо и знаком велел им войти. Я стоял на крыльце. Мне тоже нужно видеть, что и как произойдёт там внутри.
Тихо взвизгнула дверь. В коридоре было темно и тихо. Под ногами старшины заскрипела половица. Скрип, как по душе, резанул острым ножом. Сенин с солдатами вошли в коридор в полной темноте. Где-то за дверью опять вполголоса заговорили двое. Теперь ясно слышалась немецкая речь. Вот чиркнула спичка и Сенин потянул на себя ручку внутренней двери. Мерцающий свет коптилки сразу проник наружу в темный коридор и осветил его лицо.
Я вспомнил, как старшина переступал порог мерцающей обители монашенок во Ржеве. Зря я иногда ругаю его. Он в решительную минуту ведёт себя молодцом.
Немец спокойно сказал старшине что-то не совсем понятное. Из сказанного, я уловил лишь одно слово — "Битте!".
Старшина видно понял, что его приглашают войти. Он решительно переступил порог тускло освещённой комнаты. До этого момента всё шло спокойно и мирно.
Но вот немцы увидели в комнате вооруженных русских солдат, и вдруг завопили, завизжали и заголосили так, что было похоже, что в комнате неумело режут молодую свинью.
Я первый раз слышал, как пронзительно вопят и визжат взрослые мужчины. Как будто Сенин их резал по-свински ножом.
Один, обезумевший от страха немец, вскочил на подоконник и пытался прикладом выбить оконную раму и спастись бегством. Но несколько выстрелов по верхней части рамы наших солдат отбросили его назад. Он спрыгнул на пол, согнулся пополам и ткнулся каской себе в колени. В других окнах соседних комнат на подоконниках вниз головой остались висеть несколько трупов.
Я боялся, как бы те, что были снаружи, не застрелили нашего старшину и солдат.
— Стрелять только в немцев, какие прыгают из окон! — крикнул я солдатам, стоявшим за углом.
Из задней комнаты немцы решили бежать. Посыпались рамы и стекла наружу. Несколько человек успело выпрыгнуть вниз. За углом затрещали беспорядочные выстрелы. Остальные, видя, что мышеловка захлопнулась, побросали свои винтовки и подняли руки вверх. Они со страхом смотрели на нас с поднятыми руками при свете мигающих стеариновых фитилей. Они глядели ничего не понимая, как будто пребывая во сне.
Их легко было понять. До сих пор немцам всё было легко и доступно. Они без особого труда добрались до Волги. И на такую наглость русских совсем не рассчитывали. Они были легко, по летнему одеты.