Ванька-ротный
Шрифт:
Вот юбилей! Ровно девяносто лет назад 5-го декабря 1 года здесь прошёл первый поезд с бесплатными пассажирами.
Оглядываюсь на полотно и вижу. Пригибаясь к земле, через полотно мелкими группами начинают перебегать солдаты четвёртой роты. Встаю на ноги, бросаю папироску, затаптываю её в снег, выхожу к краю полотна и иду им навстречу.
— Можете идти не пригибаясь! — говорю я им. До станции далеко. Станционных построек отсюда не видно!
Зимняя ночь на исходе. Первые проблески света уже заиграли на снежных верхушках деревьев.
— А мороз всё крепчает! — говорю я Татаринову проходящему мимо. Он как будто глухой.
— Дух перехватывает на ходу! — добавляю я ему в спину. Он не реагирует.
У солдат на бровях белый снег, пушистым инеем покрылись клапана шапок-ушанок|у него меховой воротник полушубка и клапана шапки-ушанки|. А мы с себя Волжские льдышки ещё не все сбили.
Прошла ещё одна группа солдат четвёртой роты, пыля ногами сыпучий снег по узкой тропе. А сзади, за ней показался комбат. Он шёл в сопровождении двух связных и ординарца.
— Мне тоже нужно подобрать ординарца, — подумал я.
— А! Потом! — решил я. Сейчас не до этого!
— Ну как тут дела лейтенант? — спрашивает меня.
— Тихо кругом! Немцев не видно!
— Вижу! По насыпи немцы не ходят! Следов никаких!
— Ты вот что лейтенант! Снимай роту. Пойдёшь на станцию следом за Татариновым.
Я передал командирам взводов распоряжение комбата и моя пятая двинулась следом за четвёртой. Я взял с собой сержанта Старикова с двумя солдатами и пошёл догонять Татаринова.
Впереди идут два разведчика из полка, в двадцати метрах сзади двигаемся мы, а за нами солдаты четвёртой роты. За четвёртой где-то сзади идут мои. Я должен дойти с Татариновым до исходного положения, до той самой черты, откуда он поднимет своих солдат и поведёт на станцию. Мы идём по глубокому снегу среди высоких заснеженных елей. Полотно железной дороги слева. Мы идём по опушке не углубляясь в лес. К станции мы подходим охватом.
— В чём дело? — думаю я.
— Почему вдруг сюда явился комбат?
Когда мы шли через Волгу по вздыбленному льду и по открытому полю поднимались на Губино, в ротах его не было, он нам не показывался. В Губино, когда мы подошли к лесу, он ночью явился и выгнал меня с ротой вперёд.
Он сибиряк и видно без тайги жить не может! Немцы леса боятся, а ему чистое поле на нервы действует. В лесу, конечно, лёг за толстый ствол и ни одна пуля тебя не возьмёт!
Два небольших бревенчатых дома, одна чёрная от копоти баня, обшитое досками здание станции, вот собственно и всё, что увидели мы из-за деревьев, когда приблизились к краю леса.
Всего четыре постройки! — думаю я. Татаринов их заберёт без труда!
Впереди за деревьями видны печные трубы, укрытые снегом крыши, темные рамы окон и замороженные стекла.
— В этих двух первых домах живут! — говорю я, показывая их Татаринову.
Я смотрю на крыльцо. Внизу у крыльца валяются дрова, и какие-то темные предметы. Наше внимание сосредоточилось на них.
Татаринов махнул рукой назад и его солдаты повалились в снег. Мы стояли за двумя стволами елей.
— Давай! — сказал он разведчикам.
И разведчики тронулись с места. Впереди было открытое место.
Мне бы нужно было пойти назад в свою роту, но я, как в полусне, стоял и не мог оторвать глаз от домов. В этот момент оттуда прозвучали два винтовочных выстрела. До домов было метров сто, не больше. Я увидел, как оба разведчика стали припадать и валиться к земле. Ещё два выстрела последовали тут же за первыми. Тела разведчиков дёрнулись и безжизненно опустились в снег. Мы с Татариновым оказались за стволами елей и поэтому не попали под прямые выстрелы. Мы стояли неподвижно, пытаясь рассмотреть, откуда бьют немцы. Их ружейные выстрелы были очень точны.
Разведчиков спасти уже было нельзя. Их тела ещё раз вскинулись над снегом, видно немцы, для верности ударили в них ещё.
Солдаты Татаринова лежали сзади. Среди них появились раненые. Откуда стреляли немцы, мы никак не могли понять.
Я оглянулся назад. Нужно было немедленно принимать какие-то меры. Мы с лейтенантом Татариновым оказались отрезанными от своих солдат. Я сделал перебежку и со стороны домов мне вдогонку ударили выстрелы. Но я оказался проворным, успел добежать до толстого дерева и завернуть за него. Я посмотрел на Татаринова. Ему было теперь сложней уходить назад. Он мог запросто получить пулю вдогонку. Немцы видели откуда я выскочил и теперь могли караулить его. Но потом я подумал. За раздвоенной елью они нас не видели. И не предполагают, что там остался второй.
Вот он кинулся назад, выскочил из-за снежного куста и побежал в мою сторону. Я смотрел на окна, крыльцо и углы дома, стараясь засечь дымки выстрелов, определить, откуда бьют немцы. Но ни движения фигур, ни вспышек выстрелов не было видно.
— Татаринов! Отведи свою роту назад! — услышал я голос комбата.
Неужели, подумал я, он сюда в роту явился. Я обернулся. Комбат действительно стоял метрах в двадцати сзади.
— А ты лейтенант!
Он видно забыл, или вообще не знал мою фамилию.
— Ты, бери свою роту и обходи станцию по той стороне железной дороги!
— Зайдёшь им в тыл! И ударишь им из-за насыпи с той стороны.
Вот это дело! — подумал я. Давно бы ему пора ходить вместе с ротами.
Четвёртая подобрала своих раненых, отошла и залегла в снегу. Теперь они будут ждать, пока я обойду с другой стороны станцию. Кто-то из солдат даже отважился стрелять. Со стороны четвёртой роты послышались редкие выстрелы.
Я со своими отошёл назад, перешёл полотно и, минуя дорогу, пошёл по кустам. По высоким и густым кустам я стал обходить два домика и здание станции. В кустах покрытых белым инеем на десять шагов впереди ничего не видно. Кругом бело и одно небо над головой. При такой видимости трудно определить своё место по отношению к станции. По глазам хлещут ветки. Пушистым белым пеплом снег сыпется с веток вниз. Как держать направление? Но я нутром чувствую, что иду правильно и всё будет хорошо.