Варежки для клавиш

Поддубская Елена

– С.ка, чтоб тебя ещё и понос прохватил от этих помидоров! – стонала Романова, собирая с пола обильный ужин пострадавшего, щедро приправленный красным овощем. – Помидорная тема, походу, у нас ныне в разработке, – улыбалась Николь уже чуть позже, собирая в номерах мусор, среди которого были, в том числе, и гнилые помидоры. Без чего её точно не прожить? Так всё очевидно – без ласки, нежности и заботы о себе. Сколько себя помнила, она больше давала, чем брала. Только Алекс мог убедить её в обратном. Хотя… Маг – прав: она могла бы ставить ему свои условия, не обнадёживая себя насчёт его щедрости. И в морду сунуть коробку конфет, не для неё, а напарнице, чтобы та не настучала хозяину про постороннего на территории охраняемого объекта.

– С.ки! С.ки! С.ки! – тёрла Николь отчаянно кафель, полы, перила лестниц, подоконники, стёкла, мебель, торшеры, холодильники, раковины… Что за жизнь? Почему одни рождаются для того, чтобы ничего не делать и всем пользоваться, а другие – чтобы пахать всю жизнь, принимая за благо головокружительный горячечный шёпот блуждающего кобеля. Горничная административно-демонстративно бросала тряпку в ведро, пинала его, стягивала перчатки, шлёпала их с размаху об пол, шла курить. Уже на второй затяжке по телу расходилась привычная молочная тяжесть, от которой женщина раскисала: её терзания – расплата за ночи с любимым. Николь согласна на всё, лишь бы хоть раз в неделю миловаться с ним. Она и в Подмосковье-то переехала из своей глуши только потому, что он позвал. Она и работу-то эту проклятущую тянула исключительно в ожидании исполнения тех обещаний, какими он кормил её вот уже двадцать шесть лет. «Не смогу прожить без ласки и внимания! Баста!», – злилась Николь на свои мысли. Её колбасило: то хотелось придушить Алекса при первой встрече, то позвонить ему прямо сейчас, в миллионный раз прошептать, как она его любит, и услышать в ответ протяжное и обескураживающее: «Малы-ы-ыш!». Оседая от голоса, в котором для неё было всё, Николь, опять и опять, чистила свои Авгиевы конюшни.

…Консервированный помидоры черри в собственном соку понадобились Яне для соуса к мясу. Эта неделя была привычно тяжёлой, поэтому единственное, чего хотела бы Громова, чтобы жить, это сто пятидесятичасового отдыха, желательно на тёплом море, в шезлонге, с «мохито» и опахалом. Вот только жизнь заставляла оставаться там, где уже холодно, моря не было и в помине, пить лучше водку, опахало в руках у неё, чтобы обмахивать им каждого покупателя, ублажая и побуждая желание вернуться за очередным букетом именно к ней. Постоянная клиентура у Яны была, но цветы – не хлеб. Тем более по тем ценам, что на рынке сейчас. Да и конкурентов полно. Тут стоит торговый центр, там палатка, бабки-огородницы на перекрёстках, алкаши, что собирают в полях дикие цветы и продают эти веники задарма на остановках. Кому, как известно из классики, и кобыла невеста. Баб, неохваченных мужским вниманием и согласных самим себе дарить лютики-ромашки – пруд пруди. Кстати, пруд в их городке тоже имеется, и вокруг него тоже растут цветы.

Открыв банку и вывалив соус на сковородку, Яна потянулась за головкой чеснока. И тут всплыли слова мага: «Какие помидоры главные в вашей жизни? Семья… Друзья… Отдых… Постижение нового… Время посмотреть на себя в зеркало и убедиться, что стоит ценить себя больше…».

– М-да, – Громова дожала чеснок, бросила нехитрое приспособление в раковину, пошла в ванную к зеркалу. «Я ценю себя потому, что меня ценят другие. И это – факт. И всё-таки мне так чего-то не хватает. «Зимою лета, осенью весны». Ча-ча-ча! – партия ударника отстучала по раковине и ванному шкафу. Не чувствуя жара в ладонях, Яна провела пальцем по залегшим синякам под глазами: – Маг, я очень хочу верить, что не зря приехала к Вадику именно в тот момент. Кроме как везением это не назовёшь». Громова всегда считала себя удачливой. Вся её жизнь строилась на каком-то счастливом случае. И поняла это женщина очень давно.

…Василисе тогда исполнилось шесть. Мама уже ушла от отца, о чём не жалел в семье никто. Ушла она не просто так, а, как скоро выяснилось, к другому мужчине – тому самому красивому дядьке Володьке, что позже стал отчимом Василисы и отцом её сводного брата. И весь период пока шёл бракоразводный процесс, мама жила не дома. И Василиса жила не дома, а у бабушки и дедушки в пригороде. Это была последняя зима, когда не нужно ждать каникул, чтобы покататься на лыжах. «Пока холода пусть у вас перекантуется, весну побудет, а летом мы её заберём. Я уже договорилась, чтобы Вася июль-август занималась в балетной студии», – пообещала мама своим родителям, сторожам на территории районной Турбазы. В сентябре девочка пойдёт в первый класс. Она уже совсем взрослая. Так говорят все вокруг. Не то предупреждая, а скорее по привычке. Эх, знали бы они, что такое взрослость! Слышать, как отец лупит мать, как она проклинает его, а уже назавтра торопливо шаркает ногами, чтобы открыть дверь и принять его, едва живого, из рук таких же приятелей-алкашей. Поить батю чаем, согревая с мороза, словно это её, Василисы, вина, что он упал с сугроб и мог отморозить себе руки и ноги. Часами стоять с бабушкой в Крестный ход за живой водой, чтобы дать её не девочке, полупрозрачной и невесомой, а опять же этому мерзкому одутловатому бате, прихваченному уже тогда водянкой. И всегда, всегда, слышать по ночам одни и те же звуки взрослых, что так пугают детей непонятностью их происхождения, одновременно естественного и постыдного. Только у дедов, добрых, мягких, как единственный плюшевый заяц, что был у неё из игрушек, Василиса была дома. Этот домик на взгорье, к которому вели лестничные ступени, девочка считала единственно своим долгие годы.

Февраль на Урале всегда ещё снежный и морозный. Но это не останавливало девчонку. Маленькая, щуплая, в перешитых на её рост телогрейке и брезентовых штанах поверх шерстяных гамаш, она часами моталась на лыжах по округе, доезжая то до горного утёса над рекой, то просто по лесу. Потеряться не боялась, слишком хорошо знала все ориентиры. Да и местность не была пустынной: тут лесорубы кричат: «Васька, привет!». Там строители подбадривают: «Чемпионка растёт!». Егеря на вездеходах прочёсывают местность: «А ну-ка, Василиса, признавайся, браконьеров не видала?». Распугивают диких зверей их собаки, натасканные на хищников, а девочке звонким лаем дают понять, что за ней приглядывают. А уж про песни ветра, шум елей, стрекот сорок, свист соек, токование тетеревов, цоканье белок, шорохи пороши вокруг карстового озера, что есть здесь неподалёку, и вовсе говорить не приходится – вечная музыка, что так приятна девчоночьим ушам. И всё же однажды с Василисой случилась беда: в апреле, когда началось таяние снега, не заметила она ямы у края проложенной лыжни. Как так получилось, что свалилась, теперь не объяснить. Помнила только, что сидела там долго. Как ей показалось, то очень долго. Ранняя ночь спускалась уже после трёх пополудни, унося с собой всякую надежду, что её найдут, и ещё больше усиливая страх, что вот сейчас вернётся в свою берлогу медведь и съест её. Чтобы не замёрзнуть, Василиса пробовала прыгать, кричать, карабкаться наверх. Отчаявшись, она запела про то, как в степи глухой замерзал ямщик. Дед пришёл именно на эту песню.

– Тебе просто повезло, Василисочка, что ветер был с твоей стороны. Донёс до меня старого, твой голос. Иначе… – плакал он, оттирая белёсые щёки девочки: – Просто повезло.

«Ну что, Яна Громова, так и скажешь своему магу-чародею при встрече, что единственное, без чего ты не сможешь прожить, так это без везения».

Глава 8

У Морошкиной, оказывается, было настолько симметричное лицо, что даже пластический хирург отказался делать подтяжку. Словно не веря, маг подошёл к Тане совсем близко, расщепил её на пиксели зрачками цвета милитари, покрутил носом вправо-влево, смешно сдвигая кожу щёк, и цокнул:

– Ну, если пластический хирург, то это референс! Ценю! Следующая! – рассусоливать некогда; час групповых занятий пролетает всегда, как мгновение.

– У меня очень белые зубы, – смущённо призналась Вера и демонстративно улыбнулась: – Нет, ну правда, это, я считаю, не всем заметно, но это достоинство. Ни одного кариеса за всю жизнь. Эмаль – как у чернокожих. Так мой муж говорил. Первый. Он был офицером и сразу обратил не это внимание.

– Он тебя как лошадь выбирал? – уточнил психолог.

– Теперь можно и так сказать. Но тогда мне эта оценка нравилась, – Российская подпёрла ручкой подбородок, уложив его на ладонь, и понеслась мечтами в прошлое. Маг тут же дёрнул шарик за ниточку:

– Яна, слушаю!

– Я могу похвастать только балетной осанкой.

– Ты из балетных?

– Была. Аж целых три месяца. Потом, перед школой, педиатр выявил неправильный разворот стоп и отсоветовал маме водить меня на танцы. Так я попала в музыкалку.

– Тогда откуда такой апломб по поводу? – помимо лжи и кокетства маг совершенно не выносил заносчивости. Но когда Яна встала и объяснила, что угол между осями её шеи и плеч практически всегда в девяносто градусов, и по нему осветители нивелировали сцену, мужчина снова удивился. Эта группа радовала его неординарностью участниц.

– Николь, удиви уже и ты! – попросил мужчина, как просит ребёнок очередного фокуса.

– Я? А что я? У меня две правых руки.

– И ноги – тоже! – не сдержалась Вера и тут же извинилась.

– Вот это новость? – протянула Морошкина, не соблюдая правил.

– Это как так? – Яна стала шарить глазами по цыганке, как тоже звала про себя Романову: – Да нет, вроде бы одна всё же левая.

Николь расхохоталась так, что обидеться на неё невозможно:

– И тем не менее. Мне так врачи с детства сказали. Я одинаково хорошо умею всё делать обеими руками. Поэтому так и говорят – две правых руки.