Варфоломеевская ночь
Шрифт:
Герцог де Монморанси тем временем, пробравшись через танцующие пары и кучки придворных, образуемые по обе стороны танцевального коридора, подошел к небольшой группе людей, одетых хоть и в праздничные одежды, но почти совсем не принимавших участия, ни в застольных попойках, ни в танцевальных выходах. Это были Монтгомери, Д'Арманьяк, дю Плесси-Морней, дю Барта и некий юноша по имени де Муи, отец которого был застрелен Морвелем вместо адмирала три года назад.
Екатерина давно заметила эту мрачную группу, являвшую такой разительный контраст со всеми остальными, и тут же отдала необходимые распоряжения первой статс-даме Николь де Лимейль.
Та выслушала королеву и сейчас же вклинилась в группу фрейлин, которые тотчас обступили ее и стали слушать.
— Господа протестанты не любят танцев, — произнес Монморанси, — или просто не могут найти себе подходящие пары? Для этого стоит только пошире открыть глаза, а еще лучше — всего лишь захотеть, как партнерши сами станут вешаться вам на шею.
— Вот именно, герцог, захотеть, — ответил Монтгомери, почтительно наклонив голову, а за ним все остальные при виде коннетабля и парижского губернатора. — Но такого желания как раз и нет.
— Отчего же? Ах да, ведь выход открыла сама Маргарита Наваррская и за ней следуют парами только самые знаменитые и богатые люди королевства. Но подождите немного, объявят алеману или хромоножку [20] и здесь, в зале, не останется ни скучающих, ни равнодушных.
— Не разделяю вашего оптимизма, мсье. То же скажут вам и мои товарищи.
— Ну-ну, все обстоит совсем не так мрачно. Я, например, заметил, как мадам Екатерина отдала распоряжение первой статс-даме, глядя при этом в вашу сторону. Не сомневаюсь, что через минуту-другую к балу подключится остаток «летучего эскадрона» старой королевы, который она всегда держит про запас.
20
Алемана и хромоножка — быстрые придворные танцы.
— Танцевать хорошо тому, кому легко дышится, — изрек Монтгомери, — и кто не видит лезвия меча, занесенного над головой.
— Вот оно что, — протянул Монморанси, и легкая, непринужденная улыбка медленно сползла с лица, но она снова появилась, как только он заметил, что за ними наблюдают. Он нарочно повернулся лицом к королеве-матери, чтобы дать ей понять об отсутствии, какого бы то ни было заговора, и продолжал: — Стало быть, не один я испытываю непреодолимое желание убраться отсюда, потому что в воздухе пахнет отравой и кровью, а за плечами каждого гугенота стоит Смерть с косою на плече?
Наступило молчание. Приняв участие в игре маршала, Монтгомери тоже заулыбался, ткнув локтями товарищей, тотчас последовавших примеру. Екатерина вздохнула свободнее и, откинувшись на спинку кресла, лениво замахала веером, бросая редкие, но все же любопытные взгляды в ту сторону.
— Мне говорили, что вы умеренный католик и принадлежите к партии политиков, — проговорил, по-прежнему сохраняя легкую улыбку на лице, Габриэль де Монтгомери, — но я по натуре человек весьма осторожный и никогда не верю тому, что говорят, пока не услышу сам и не увижу. Сердце подсказывает мне, что вам можно верить, мсье.
— Вы можете спросить об этом у господина Лесдигьера. Мы знакомы с ним долгие годы. Он подтвердит, что маршал де Монморанси никогда не был врагом французских протестантов и не поднял руки ни на одного из них. В противном случае он давно бы оставил службу.
— Нам хорошо известно, герцог, — ответил дю Плесси-Морней, — мы знаем, что вы честнейший человек французского королевства, и что вашим словам следует безоговорочно верить, поскольку они не направлены против приверженцев истинной веры. А потому мы готовы выслушать и действовать сообразно вашим приказаниям.
— Приказывать я не имею права, господа, для этого у вас есть собственные король с королевой, адмирал, принцы и герцоги; но я считаю, что не могу не высказать соображений, к которым, я уверен, вы прислушаетесь и сделаете соответствующие выводы.
— Вы, наверное, хотите сказать нам об этой свадьбе?
— И это первое.
— Нам и самим все это кажется подозрительным.
— Вчера — заклятые враги, сегодня — закадычные друзья; не правда ли — чудовищная метаморфоза! С чего вдруг королеве-матери пришло в голову брататься с недавними врагами?
— Вы полагаете, — попросил граф, — она мечтает перебить нас всех?
— Ну, это вряд ли, — усмехнулся герцог, — к чему ей давать такой весомый перевес партии Гизов, которых она сама боится? Но она хочет в некоторой мере обезопасить себя и своих детей от незапланированных выходок мятежных южан, а заодно отомстить кое-кому за прошлые грехи и злодеянии, причиненные ей лично и ее детям. Начнем с Жанны Д’Альбре. С какой стати вздумалось умирать совсем еще нестарой жен шине, у которой, как уверяли ее личные врачи, впереди была долгая жизнь? Вам это не приходило в голову?
— Мы постоянно об этом думаем и не находим ответа.
— А его и не надо искать, он напрашивается сам собой, достаточно вспомнить, что королева Наваррская считалась при жизни первой политической соперницей Екатерины Медичи.
Монморанси замолчал, с улыбкой скользнул взглядом по группам танцующих, которые к тому времени уже поменялись партнерами, перевел взгляд на столы, за которыми спали наиболее «отличившиеся», посмотрел на Екатерину Медичи и слегка кивнул ей (на что она с улыбкой ответила ему тем же). Затем он снова обернулся к собеседникам и, увидев по их лицам, что они по мере сил подыгрывают ему, продолжал, как ни в чем не бывало:
— Как вы думаете, чья очередь следующая? Помяните мое слово, вторым будет Колиньи. Это случится еще раньше, нежели мне представляется, но этого можно избежать, если вы все покинете Париж вместе с наваррским королем и адмиралом. Третьим будете вы, Монтгомери, уж вас-то она не упустит, день, и ночь она думает о мести и о том, что такой благоприятный момент, какой выдался нынче, ей больше не представится. Не верите? Вы что же, полагаете, она искренне строит вам глазки и улыбается, словно она уже забыла то, что произошло тринадцать лет назад, и теперь преисполнена единственно миролюбивого отношения к вам?