Вариант 19
Шрифт:
Майор набулькал в стаканы на палец пахучей, но, честно говоря, не слишком приятной на вкус жидкости.
— Цель, Катюша, в беседе с нашим таинственным другом. Хочешь верь, а хочешь нет. Этот человек интереснее всех артефактов и червонцев. Мне так сказали. И убедительно обосновали. Детали, уж извини, опущу. Заманчивый человек. Поэтому, полагаю, убивать его никак нельзя. Да и вообще, ситуация несколько шокирующая. Он нас из 53-го года на крючок подцепил. Такого даже в вашей дурной "кальке" еще не бывало. А нашу контору и подавно подобные эксперименты обходили. До сих пор
— Угу, до сих пор существовали параллельно. Значит, мы вылетели на Перекресток?
— Ну, тебе виднее. Я в ваших хронопопрыгушках ни бум-бум.
— Мы все "ни бум-бум". Общество слепоглухонемых с ограниченной ответственностью. Значит, появились люди, которые Прыгают стихийно и без мудрого надзора соответствующих органов? Удивительно. — Катя замолчала.
Дело, оказывается, касалось и ее лично. Были у Екатерины Георгиевны Мезиной собственные секреты. Чуть свободнее она была в Прыжках, чем отражали многочисленные официальные документы. Только никого это не касалось. В отделе "К" смутно подозревали о неординарных возможностях девушки, да еще в одной зарубежной "конторке" о подобном догадывались. Вот и Витюша сейчас осторожно намекнул. Только давить на агента "кальки" бессмысленно. Более подготовленного к дезертирству человека найти трудно. Любой ушедший в Прыжок агент свободен как ветер. Вот только самому агенту эта свобода обычно счастья не прибавляет.
— О чем задумалась? — осторожно поинтересовался Виктор Михайлович, разглядывая сигару.
— О кладе. Не пойму, каким он боком к нашим делишкам причастен.
— Ты проще смотри. Возможно, наш человечек просто пытается обеспечить себе в будущем кусок хлеба с маслом. Вполне естественно, времена беспокойные. Заимел информацию о похищенном золоте, сам справиться не может, свистнул нас на помощь. Намеривается получить свою долю пиастров и отбыть на заслуженный отдых. На Канары. Или в Канаду. Хорошо в Канаде?
— В Канаде неплохо, — пробормотала Катя. — Приличная страна. Только ты мне можешь сказать, этот таинственный корыстолюбивый человечек, он в Канаду из 19-го года собрался? Или из 53-го? Или он уже в нашем отчетном году квартирует, в котором мы жалование получаем?
— Понятия не имею. Ты, Катенька, не путайся и меня не путай. Линейно время или нет, циклично, двоично или спирально, моему уму то вовсе недоступно. Я не по этой части. Поговорим с человечком и все выясним. Главное, не упустить нашего друга.
— Поговорим? Ну-ну. Вы, Виктор Михайлович, его как узнать собираетесь? По компьютеру и электронному хронометру с координационными хронопоправками? Приметы у него имеются или нет? Закрытая информация, да?
— Катенька, я ж открылся душой настежь, как пустыня Гоби. Не имеется у нашего друга примет. Пока не имеется. Но я его вычислю.
— Как? В поезде? На ходу? А если он вообще не "он", а "она"? Или "они"?
— Во-первых, не в поезде, а в вагоне. Номер нам подсказали не зря. Письмо, по выводам наших специалистов, сочинял один человек. В смысле, письмо — плод индивидуального творчества. Текст отпечатан на машинке выпуска 40-х годов, английского производства.
— Из перестрелки можем уйти. Вы, товарищ майор, инструктаж помните? Возвращаться всегда проще. Сможете и один уйти. Главное, будьте в трезвой памяти, и сосредоточьтесь. Остальное датчик сделает. Но, естественно, будут приличные наводки. В контакте и синхронно со мной Прыгать надежнее. У меня способности выше средних.
— Ах, Катенька, способности ваши меня просто околдовывают, — вздохнул майор. — Насчет трезвой памяти понял, коньяк закупориваю. Будем готовиться к отбою?
— Да, пожалуй, лучше выспаться. В поезде может и не получиться. Только давайте комнату проветрим. А то сигарка ваша… отнюдь не кубинская.
— Виноват! — Виктор Михайлович поспешно затушил сигару. — Потом додымлю. Может, еще чаю, Катенька?
— Нет уж. Чай тоже не цейлонский, да и "удобства" в коридоре. Вы у окошка подышите, я быстренько умоюсь.
Катя умывалась в тазу, обвязав вокруг талии блузку. Виктор Михайлович стоял у открытого окна. В сгущающихся сумерках слышались отзвуки далекого духового оркестра, смех и веселые голоса.
— Гуляют господа. Ишь ты, два дня прошло после пролетарской диктатуры, а уже старый режим вовсю цветет. Ужасы черезвычайки, ужасы черезвычайки…. Да, небрежно коллеги работали, — пробурчал майор.
— Те, что сейчас пришли, не лучше, — пробурчала Катя, вытираясь пахнущим скипидаром полотенцем. — Вечно на этой земле бардак. Пьянки, гулянки. Вроде бы комендантский час должен быть. Не дадут нам выспаться, буржуины.
— Ликуют по поводу счастливого освобождения от хамской пяты революционной толпы.
— Вы, гражданин Не-Маяковский, идите, умойтесь, — сказала Катя. — Ляжете на кроватке, я в кресле устроюсь. И без неуместных дискуссий. Я раздобреть на украинских колбасах не успела, в кресле вполне умещусь.
— В кресле, так в кресле. Как скажите, Катенька. Я человек покладистый, в быту нетребовательный. Сейчас ополоснусь хорошенечко.
— Витюш, если появились мысли насчет непринужденного товарищеского минетика и прочих шалостей, то отставь их подальше. Не прокатит. До Москвы отложи. Или прогуляйся, сними барышню какую-нибудь сочувствующую Белому движению. Ты у нас сейчас господин импозантный, девицы живо купятся.
— А что, идея интересная, — пробормотал Виктор Михайлович. — Где еще неподдельную русскую дворяночку в койку заполучишь? Жаль, завтра вставать рано.
Катя, укрывшись пыльником, устроилась в старом кресле. По ногам, обтянутым чулками, гулял сквознячок, но это было даже приятно. За окном небо затянуло тучами, где-то над городом собиралась гроза. В переулке заливисто и бессмысленно хохотала женщина. Внизу, на первом этаже, завели граммофон.
"Чтоб они сдохли, — раздраженно подумала Катя, — попробуй теперь засни. Везде попса".