Вариант «Бис». Дилогия
Шрифт:
Сосед оказался в итоге не слишком многословным и ничего про себя не рассказал. Его военной специальностью могло быть что угодно: от криптографии до топографии, и добровольно выдавать лишнюю информацию впервые в жизни встреченному человеку было действительно вредно как для каждого пошедшего на подобную глупость человека в отдельности, так и для дела, которому все они служили.
– Из какого города? – было единственным вопросом, который «Вань Ю Ша» все же задал.
Вопрос был несложный, но Алексей все же задумался, как на него можно было ответить. Как любой кадровый военный, он к тридцати годам не слишком ассоциировал себя с каким-то отдельным городом, которых немало уже повидал.
– Нижнеангарск, – наконец сообразил он. – Хотя и это не город. Так, поселок. А ты?
– З пид Полтавы, – сообщил Шурин. – Тоже не город.
Иван поискал взглядом вокруг и сокрушенно вздохнул.
Вышло это настолько комично, что Алексей засмеялся снова.
– Нету, – сказал он. – И не может быть. А на месте что, не нальют?
– Может, и нальют, – пожал «Вань Ю Ша» плечами. – Да только долетим пока…
До самолета действительно пришлось ждать еще часа два – сначала за тем же чаем, потом снова на чемоданах. Последняя пачка купленного Алексеем еще в самой Москве «Памира» была уже здорово почата, но жадничать он не стал – угостил новоприобретенного знакомого. Кто знает, может, ему дольше хороших папирос не удастся увидеть, чем ему самому.
Уже почти к закату авиаторы наконец-то закончили свои непонятные манипуляции с инструментами, затянули замками крышки капотов обоих моторов, и с помощью аэродромных солдат, подкативших тележку с какими-то баллонами, запустили и опробовали их один за другим. Погоняв моторы на разных режимах минут пять и вроде бы оставшись довольным издаваемыми ими звуками, неслышимый за воем и рокотом летчик высунулся в форточку и закрутил над головой сжатой в кулак рукой. В шуме Алексей так и не расслышал ни одного прямо направленного к ним слова, но военные уже начали вставать и оправлять форму. Дело было понятное, и он поступил точно так же, как все остальные: взял в руку свой хиленький чемоданчик, пригибаясь и зябко сгибая плечи под теплой матерчатой курткой, заспешил к люку в вибрирующем корпусе самолета.
Летели на ящиках с английскими надписями, сложенными в средней части самолета – машина была грузопассажирская. Внизу проплывала изрезанная каналами и прудами равнина, потом пошли холмы с террасами посадок. Самолет вошел в облака и выскочил сверху, окутанный водяными каплями, стекающими по стеклам. Солнце пробивалось из иллюминаторов косыми качающимися полосками, то проводя ими по лицам, то вдруг освещая самые глухие закоулки салона видавшего виды «Ли-2». Потом Алексей уснул.
Проснулся он уже в темноте, когда они заходили на посадку на сияющий посадочными огнями аэродром среди смутно темнеющих покатых холмов. Очевидно, здесь надо было дозаправиться и сменить пассажиров: какие-то люди долго толкались и переговаривались, протискиваясь мимо него то в одну сторону, то в другую. Дозаправка заняла несколько часов, потом еще долго чего-то ждали, но Алексей так и не стал выходить из самолета: на прижатой к одному из шпангоутов свернутой вдвое куртке было достаточно удобно даже в положении полусидя, и он предпочел дремать дальше, ощущая все связанные с очередным взлетом звуки сквозь заложенные сном и перепадом давления уши. Еще через час или два, когда он выспался на неделю вперед и окончательно опух, самолет в очередной раз пошел вниз и неожиданно снова нырнул в сумерки, на этот раз утренние. Это было до того удивительно, что Алексей проснулся окончательно и с уже искренним интересом поглядел в иллюминатор на тянущуюся снизу кривыми зигзагами речку, в которой отражалась розово-желтая полоса восхода.
– Ну вот, – держась за поясницу, сказал такой же опухший лицом сосед-украинец, когда в разворачивающийся вид в круглом потертом стекле вплыли окутанные печными дымками кварталы города. – Долетели, похоже. Фынчен. Который Симынцзяпу.
Как выяснилось в ближайшие же дни, жизнь в Корее и близ ее границы сильно отличается от того, к чему Алексей привык за последние годы. К концу 1952 года, и тем более к началу 1953-го, эта война, перекатывавшаяся через 38-ю параллель то в одну, то в другую сторону, окончательно зашла в тупик. При этом ее накал продолжал оставаться весьма высоким, и бои на линии фронта, над ней и по обе стороны от нее всеми участниками этой малопонятной для Алексея войны продолжали вестись с максимальной яростью и даже жестокостью, на которую они были способны.
– Здравствуйте, товарищ военный советник, – сказал Алексею встретивший его на аэродроме переводчик, – невысокий и слегка сутулый парень лет двадцати трех–двадцати четырех. У него было спокойное, усталое лицо, которое напомнило Алексею лица воюющих офицеров любой национальности, какую он мог припомнить, от русских до немцев – даже несмотря на резкую очерченность скул и мрачные узкие глаза азиата.
Поразило Алексея и то, что переводчик ни словом, ни жестом не высказал раздражения или хотя бы огорчения по поводу того, что самолет, который он встречал, опоздал по крайней мере на шесть часов.
– Меня зовут Хао Мао-ли – сказал он вместо этого и сделал странную паузу на несколько секунд – как будто дожидался какой-то заранее приготовленной собеседником реакции. – Но вы, товарищ военный советник, можете называть меня просто «товарищ Ли» или «командир взвода Ли», – это будет вполне хорошо.
Отпустив крепко пожатую руку переводчика, Алексей подал ему свои документы, и когда тот вернул их, удовлетворенный осмотром, – поднял с земли чемодан. Переводчик, помахивая рукой, указал направление, и Алексей пошел за ним – куда-то в сторону от стоящего перед распахнутыми створками ангара самолета, от которого небольшими группками расходились прибывшие и встречающие. «Вань-Ю Ши» Шурина нигде видно не было – скорее всего, он уже отыскал своих. С самой первой его шутки с обращением на китайском украинец показался Алексею бывалым и приспособленным к местным обстоятельствам человеком.
К проходу в окружающем летное поле заграждении из плотно, в несколько рядов кольев, уложенной колючей проволоки они с «командиром взвода» шли минут пять. Алексей устал от перелета и ему хотелось в туалет, но спросить об этом переводчика сразу он не догадался, так что теперь приходилось терпеть.
– Если вам куда-то надо, товарищ военный советник, – неожиданно сказал переводчик сам, – то остановитесь здесь, – он показал на проволоку. – А я подожду впереди в десяти метрах. Хорошо?
– Да.
Алексей кивнул и поставил чемодан на жухлую, покрытую утренним инеем траву. Про «куда-то» сказано было чисто по-русски, но «впереди в десяти метрах» прозвучало слишком, по его мнению, правильно – нормальный человек так не скажет. Именно так, наверное, вычисляют вражеских шпионов.
Догнав Ли, Алексей спросил у него, где он так хорошо выучил русский. Даже при том, что переводчик, отвечая, опустил глаза, было видно, что он польщен.
– В Чжун, товарищ военный советник, – сказал он. – Это моя деревня, двадцать километров от Харбина. У нас всегда было много русских, и даже в школе был русский учитель.
– Белогвардеец?
– Нет, просто железно-до-рож-ник. Он был хороший человек, хорошо нас учил. Мы учили русские песни, и у меня хорошо получалось, он хвалил.
Расцветали яблони и груши, – с заметным акцентом, но с точными интонациями пропел Ли. – Поплыли туманы над рекой… Вы любите петь, товарищ военный советник?
– Не очень, честно говоря, – смутился Алексей. – Точнее, люблю, наверное, но плохо пою.
– А это неважно, – опять улыбнулся тот. – Мы же не для денег поем, а для души, верно?