Вариант «Бис». Дилогия
Шрифт:
Договаривать зенитчик не стал – к нему подбежал кто-то из офицеров, и он, выслушав доклад, сорвался с места, не уделив моряку ни одной секундой больше. Ревун, выполнив свою роль, заткнулся, и все еще забитые его гулом уши на мгновение кольнуло от боли. Постояв еще секунду в надежде, что к нему откуда-нибудь сзади подбежит комвзвода Ли, Алексей решился и побежал к темно-серому пятну замаскированного минзага.
Земля здесь была белая от снега – нападало за ночь. Вокруг все так же шумело топотом и приглушенными голосами. Потом стало можно расслышать шум ползущего где-то в темном небе авиадвигателя. Наклонив голову и сдвинув шапку на затылок, он попытался определить, один двигатель работает или два, но так и не сумел – слишком было высоко. Во всяком случае, звук был «нормальный», от винтового, или, как стало модно говорить, «поршневого» самолета. Это было уже хорошо. Окликнутый напряженными голосами обоих охраняющих минный заградитель часовых, Алексей, добежав до «сарая», остановился как вкопанный. Пароль на сегодняшний день он не догадался узнать – обычно его меняли после утреннего построения.
– Инмин! [265] – не очень уверенно крикнул он. – Йе? – Этот пароль был вчерашним. Шести часов еще не было, но он не знал, что могло прийти в голову напряженным часовым, которым, с отдельно рассматриваемой точки зрения устава караульной службы, не могло нравиться такое обилие незнакомых вооруженных людей вокруг.
Один из часовых что-то ответил, и Алексею показалось, что и отзыв тоже вчерашний. Обмирая, он снова побежал вперед, и уже метрах в десяти от закрывающих борт минзага щитов увидел направленный ему в лицо автоматный ствол.
265
Народ (корейск.). Интересно, что данное слово употребляется только в KНДР, в то время как в Республике Корея говорят «кунмин».
– Аньёнь.. – сказал Алексей, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Аньёнь-хасимника?
В окончании сотни раз уже слышанного, но все равно плохо запомнившегося корейского «здравствуйте» он уже не был уверен, но часовой, наверное, понял. Кроме того, он его узнал.
– Не. Маннасо панкаосыманида [266] , – отозвался кореец, опуская ствол автомата, оказавшегося новеньким «ППШ», и даже, кажется, улыбнувшись.
– Не, – подтвердил Алексей, не понявший в ответе ничего, кроме этого слова. «Да». Похоже, не запутался: «да» по-корейски – это в том числе и «не». «Йе», впрочем, тоже.
266
Рад вас видеть (корейск.).
За спиной раздался топот, за ним последовал обмен паролем и отзывом. Подбежали матросы с минзага, и его командир, которого легко было узнать даже в темноте по его неизменной шапке с «ушами», торчащими вбок и вверх. Ли так и не было, и, мучаясь от безъязыкости, Алексей наблюдал, как сноровисто матросы готовят корабль к бою.
Три огневые точки – это немало, но демаскировать корабль ради того, чтобы ввести их в дело, корейцы не стали, и это решение командира он одобрил без раздумий. Забравшись внутрь «сарая», матросы расчехлили установки, но вместо того чтобы растаскивать шиты в стороны, начали готовиться к борьбе с пожаром. Даже почти без помощи зрения действовали они слаженно и целенаправленно. Алексей не сумел заметить ни одной ошибки. Ему самому работы не осталось, и он просто стоял, то наблюдая за движениями корейских ребят, то поглядывая вверх, где продолжал гудеть и подвывать чужой самолет.
Постепенно начало стихать. Это относилось вообще ко всему – и к шуму, производимому людьми, и к тому шуму, который создавался работой одного, или нескольких двигателей в небе. Остыв от беготни и не зная, что делать, Алексей продолжал стоять, глядя вверх. Матросы начали осторожно пepeговариватьея, звякнуло в темноте что-то железное – и лишь зто наконец-то сняло с происходящего занесу «нереальности», наличие которой он ощущал с того момента, когда проснулся. В детстве, лет до тринадцати, у Алексея такое случалось достаточно часто: проснувшись или засыпая, он, бывало, с недоумением смотрел на свои руки, не осознавая – его они или чьи-то чужие. Всё – и его тело, и любые находящиеся и комнате предметы – вдруг становилось непропорциональным, ненастоящим. За несколько минут это обычно проходило, а с возрастом он испытывал подобное все реже и реже, хотя до сих пор раз в несколько лет все еще вспоминал о том, что подобное с ним случается. Сейчас как раз был такой случай – неожиданный и, как всегда, вызывающий резкую слабость.
– Уфф… – тихонько выдохнул он воздух спусти несколько секунд, когда яркое ощущение поблекло и постепенно исчезло совсем. В следующее мгновение стало светло. Огромная, невозможно-белая вспышка окутала сразу все вокруг, пронизывая небо и людей своим сиянием. Она была абсолютно бесшумной.
Мир качнулся в сторону, заворачиваясь в невиданную трехмерную спираль. Закрыв голову руками, изо всех сил в ужасе зажмуривая глаза, каждое мгновение ожидая того, как подошедшая ударная волна разорвет его на части, Алексей упал на землю, вбился в нее, извиваясь червяком, стараясь заползти хоть куда-то. Свет все длился и длился, и даже спиной он чувствовал,как его источник сдвигается всторону, вбок. Еще через секунду он начал слышать – голоса, крики. Свет продолжался, но грохота взрыва не было.
«Господи, – сказал он себе, продолжая лежать, но рискнув приоткрыть один глаз, чтобы проверить, точно ли он еще жив. – Это была не бомба. Не атомная».
Алексей полежал еще немного и поднялся с земли только тогда, когда свет «люстры» понемногу начал угасать.
– Да-а… – пораженно сказал он вслух. В этот раз его бы совершенно не удивило, если бы над ним начали смеяться, но все были заняты тем же самым: или отряхивались, или просто переговаривались, провожая взглядами медленно относимый ветром в сторону моря круглый парашют с бомбой – еще продолжающей светиться, но гораздо менее ярко.
Оставалось только развести руками; новый день начинался весело. Но, слава богу, гораздо менее весело, чем он начался бы, окажись бомба урановой. А ведь было похоже. Причём мысль о том, что тратить на крохотный поселок атомный заряд никто никогда не станет, ему тогда и в голову не пришла! Человек – существо отчаянно эгоцентричное, и мысль о том, что атомную бомбу могут сбросить, чтобы убить лично его, казалась в ту секунду совершенно логичной. Нo пронесло…
– Видали? – спросил вернувшийся через несколько минут к позициям батарей Алексей первого попавшегося офицера-зенитчика. Этот был незнакомым, но никакой роли это не играло, – во всяком случае, он наверняка говорил по-русски.
– Да видал, конечно. Обычное дело, – не очень любезно буркнул тот. – А что? А-а… – Он понял и кивнул.– Это вы, товарищ капитан-лейтенант… Что, так и не ложились?
– Ложился, – пожал плечами Алексей, ощутив короткий укол сомнения: перепутал он в темноте, или это действительно тот старший лейтенант Смирнов, который командовал первым огневым взводом «восьмидесятипяток». – Потом вскочил, как тревогу объявили. Что кто было, в итоге?
– Разведчики, – спокойно пояснил старший лейтенант. – Две штуки. «RB-26», скорее всего: и высота для них нормальная, и по звуку было похоже. Один сбросил «вспышку», второй сфотографировал. Вы улыбнуться успели?
– Что? – не понял Алексей. Шутка дошла до него через секунду, и он засмеялся неровным, прыгающим смехом. Его все еще трясло. – Нет, не успел, пытался в землю зарыться.
– Это всегда успеется…
Полностью согласившись с последним замечанием наблюдательного зенитчика, Алексей отошел в сторону, к группке переговаривающихся людей. Они замолчали при его приближении – скорее всего, приняли за корейца. Ли здесь не было, и, безуспешно поискав его несколько минут, капитан-лейтенант мысленно махнул рукой – сейчас ничего переводить не требовалось. Побродив туда-сюда в ожидании церемонии «подъема», потратив время на бритье и умывание (из мутного зеркала, покрытого пятнами отвалившейся с обратной стороны амальгамы, на Алексея взглянуло мрачное бледное лицо язвенника) и с удовлетворением убедившись, что судя по построению, с дисциплиной у зенитчиков все нормально, военсоветник «До Вы» вернулся к минзагу.