Варламов
Шрифт:
И на афишах так и значится: «Как К. А. Варламов и В. Н. Да¬
выдов будут давить клопа».
Зрелище удручающе далекое от искусства и оскорбительное
для актеров. Но зал покатывается от хохота. Потеха!
Спроси у Варламова:
— Зачем вы на это пошли, Константин Александрович. Нехо¬
рошо ведь, стыдно.
— Зачем? Не знаю, милый. Володя Давыдов велел, он и при¬
думал все это. Спроси у него.
Случай, конечно, крайний. Но такая
ность характерна для Варламова во всем. И в жизни и на сцене.
Но как проникнуть в скрытые тайники творчества актера? По¬
нять, как он обживал роли, какими пользовался для этого внут¬
ренними средствами? Как смотрел на свое искусство?
Иные актеры идут навстречу подобным вопросам, открывая
вход в глубину своего творческого мира прямыми и толковыми
признаниями, высказываниями, объяснениями. Варламов не лю¬
бил говорить на эти темы. А вернее, — не умел. Не было у него
осознанного, осмысленного отношения к творческой работе? Было,
конечно, было! Но не трогай этого предмета, не прикасайся к нему!
Не только его друзья, но и сам понимал: «не ковыряйся в исправ¬
но работающих часах», «не спрашивай сороконожку о том, как
она ходит»... Только испортишь, разладишь.
Некогда театральный критик В. Н. Дризен провел анкетный
опрос среди актеров об их творческих убеждениях и приемах, о
сущности исполнительского искусства, о тайнах мастерства. Одни
отвечали серьезно, без баловства, другие — красуясь и рисуясь.
Положим, во многом был виноват сам вопрошающий: очень уж
вычурно и прихотливо были поставлены вопросы.
Ответы Варламова на пространные требования этой анкеты
удивительно односложны. Он не столько отвечает, сколько ухо¬
дит от вопросов. Не то чтобы нечего ему сказать, а неохота, не¬
интересно, ни к чему, не позволяет совесть. Ни от какой роли ни¬
когда не отказывался, а роль толкователя, теоретика актерского
искусства — Ьтверг, отказался от нее. Вот некоторые примеры:
Вопрос. В состоянии ли вы объяснить известный дуализм сцениче¬
ского деятеля, именно, каким образом часть ваших мысленных способно¬
стей поглощается ролью и в то же время вы вполне можете контролиро¬
вать ваши движения, жесты, интонации, а также дать себе отчет в том
впечатлении, которое вы в каждый момент производите на публику?
Ответ. Конечно, да! На то я и актер.
Вопрос. Когда в жизни вам приходится быть свидетелем какого-ни
будь происшествия, нарушающего ваше душевное равновесие (например,
смерть близкого человека), может ли это
произведения подобного происшествия на сцене? Относитесь ли вы к нему
совершенно объективно или под углом зрения актера?
Ответ. Когда тяжело на душе, перестаешь быть актером и делаешься
несчастным человеком.
Вопрос. Играете ли вы с большим удовольствием тип людей, кото¬
рые вам по природе симпатичны и характеры коих сходны с вашим, или,
напротив, вам приятнее изображать лиц, диаметрально противоположных
вам? Изучая и отделывая роль, имитируете ли кого-либо в жизни или
соединяете в одно целое характерные признаки целой группы лиц?
Ответ. Я люблю роль тогда, когда она интересна.
Вопрос. Оказывали ли когда-нибудь влияние на вашу игру обстоя¬
тельства вашей личной жизни, имевшие в данный момент сходство с тем,
что происходит на сцене? Волнение, которое этим вызывалось, служило ли
оно на пользу вашей игры или нет? Какое это имело влияние на публику?
Ответ. Играя каждый день, что-то не замечаешь этого.
И далее все в том же роде... Да, в постижении тайников твор¬
чества Варламова сам Варламов не помощник! Нет прямых дан¬
ных, собственноручных свидетельств. Поэтому, утверждает
Б. В. Алперс в своей книге «Актерское искусство в России», игру
Варламова (и Живокиии) «трудно анализировать и описывать».
Верно, очень трудно! «Большей частью приходится пользо¬
ваться косвенными, отраженными характеристиками, подвергая
их критическому анализу, вылавливая в них зерна истины. Но в
случаях с Живокиии и Варламовым даже косвенных данных не¬
обычайно мало», —так пишет Б. В. Алперс. И делает несколько
неожиданный вывод: о Варламове легче написать повесть.
Повесть? О жизни человека, в которой не было драматических
событий, борения страстей, житейских бурь, самых заурядных
столкновений? Только и жил что на сцене, в ролях, не своей
жизнью, чужими страстями, бедами и обидами, чужим весельем,
сделав их на время кровно своими. И все это — просто, без затей,
открыто, самозабвенно, от души. Только на сцене он у себя, в
родном доме.
Выходил и говорил всем своим существом:
«— Ну, вот и я, здравствуйте!
Если этих слов он и не произносил, выходя каждый раз на
сцену, то все понимали, что он не может не поздороваться, как
при каждом уходе не «попрощаться», — так пишет Н. Н. Хо-
дотов.
Просто выходил на сцену и говорил: