Варшавка
Шрифт:
Прошлое затушевывало все плохое и высветляло хорошее. Вспомнив Лысова, Костя не мог не вспомнить и Кривоножко: нет теперь у него связного, некому о нем позаботиться, и Костя не пожалел его, а просто воздал должное.
Оценил, как положено, и приказал:
— Засядько и Малков, давайте-ка за лапником и заодно сработайте еще одну елочку. И зайца Марии занесите.
Кропт взглянул на Костю своим ясным, жестким взглядом и доложил:
— Ей я уже закинул. Прямо в землянку.
Костя неудержимо покраснел. Все это время
— За то она тебе спасибо скажет, но не об ней речь. Комсомольцы, а о партийном руководителе не подумали…
Кропт кивнул, а Малков, конечно, не преминул съязвить:
— Ты, сержант, что-то отношения меняешь…
— Время, дорогой мой, меняется. Время.
Ребята стали одеваться, рассовывая ножи и гранаты.
Жилин, независимо посвистывая, стал клеить игрушки для третьей елки. Кропт осторожно спросил:
— А это ничего, что замполиту и вдруг — елку?
— Что здесь такого? Елка же не религия, а обычаи. А он русский, и ему наши обычаи близки. Верно, Джунус? Джунус кивнул — конечно!
Глава пятая
Весь этот хмурый, морозный вечер передовая жиля затаенно, ожидающе. Постреливали пулеметы, и плыли разноцветные трассы над подернутыми копотью снегами, остывающие воронки затягивались инеем, небо поднималось и светлело. Ракеты уже не доставали до облаков и бессильно играли желтоватым огнем в воронках, на свежем инее.
Но все это, привычное, надоевшее до оскомины, жило не так. как всегда — ровно и размеренно. В ритме передовой появлялись сбои. То сразу заговаривали несколько пулеметов и за Варшавкой полыхали огнем минометы, роняя на передовую подвывающую, свистящую смерть, а то вдруг все стихало, лишенное ракетных подпалин небо высвечивалось, иногда в разрывах облаков, как иней в воронках, посверкивали звезды. В тишине проступали звуки — шаги по промерзшим траншеям, звяк оружия и котелков и, наконец, говор.
Басин приказал вызвать девятую роту.
— Старший лейтенант Мкрытчан слушает.
— Что у вас?
— Шумят. Похоже, готовят разведку.
— Почему — разведку? Может, ночную атаку?
— Для большой атаки шума мало. Для разведки боем — подходит. И потом, у меня вроде бы не слишком шумно, а вот правее…
— У тебя связь есть, выясни.
— Я уже выяснил — перебросил вправо два станкача.
— Правильно! Минометчикам и артиллеристам я прикажу…
Но Басин не спешил звонить артиллеристам и минометчикам.
Он позвонил командиру полка и, почтительно поздравив с наступающим Новым годом, сообщил:
— Нам кажется…
— Кому это — нам? — перебил его подполковник: обстановка требовала особой бдительности и организованности. а комбат начинает доклад как-то уж очень пограждански. Надо подтянуть!
— Нам — это значит мне, командиру девятой роты и нашим соседям справа. Так вот, нам кажется, что противник готовит разведку боем.
— Так что? Сами не отобьетесь?
— И еще нам кажется, что на том участке сменились части противника.
Подполковник помолчал, а потом ядовито сказал:
— То тебе кажется, что вы генерала ухлопали, а теперь кажется, что противник сменился.
Не слишком ли многое кажется? Может, уже начал встречать Новый год?
— Да нет, товарищ подполковник, пока еще не встречал, а доложить обязан.
— Ну, хорошо. Молодец, что доложил. Поставлю в известность. Держи в курсе и смотри да поглядывай… Сам знаешь — Новый год…
Басин не знал, что первый его доклад о действиях снайперов и минометчиков был передан в дивизию, а комдив счел необходимым доложить об этом в армию.
Так второй раз в один день имя комбата Басина прошло по штабным проводам и легло на стол многим высшим командирам. Само по себе это имя говорило им немногое, но, повторяемое, оно невольно запоминалось. И запоминалось не вместе с чем-либо неприятным, а таким, что можно было сообщить другим, о чем стоило поговорить и даже проанализировать.
Ничего сиюминутного такое запоминание имени не давало и не могло дать ни самому Басину, ни командиру полка, ни кому-либо другому. Но решающие события в жизни никогда не случаются сразу, мгновенно, как бы быстротечны и неожиданны сами по себе они ни были. Они готовятся исподволь, незаметно…
Все, что требовалось сделать в преддверии активных действий противника, Басин сделал: предупредил начальство, нацелил подчиненных, постарался осмыслить надвигающиеся события. В иное время он наверняка бы волновался: он не мог знать, как поведет себя противник. Может быть, он готовит наступление па всем участке, а может, только разведку. Но в эту новогоднюю ночь он почти не волновался. Оценив обстановку, рассчитав свои силы и возможные силы противника, Басин принял решение…
Впрочем, это так только пишется и говорится — принял решение. Решений было много, несколько десятков. Комбат мысленно разыгрывал множество вариантов возможного боя и в каждом отдельном случае решал: Если противник вот так, то я — вот эдак. Н все эти варианты решений откладывались в памяти. А поскольку все они как будто обеспечивали выполнение основной задачи — стоять насмерть и не пропускать противника, да еще и давали возможность выполнить вспомогательную задачу — не понести потерь, не дать противнику взять «языка» и нанести этому противнику наибольший урон, так что же еще требовалось? И он отдал только самые необходимые распоряжения, ожидая прояснения обстановки. Решения у него уже были, но сомнения… в глубине души сомнения в правильности вариантов все-таки оставались…