Варшавское шоссе – любой ценой. Трагедия Зайцевой горы. 1942–1943
Шрифт:
Может быть, и можно было, но история, как известно, не терпит сослагательного наклонения. Давайте попробуем определить причины того, почему годичное сражение за Зайцеву Гору, высоту 269,8, Фомино-1, Фомино-2 и другие населенные пункты этой местности далось нам такой большой ценой.
Уже общепризнанным является тот факт, что в конце большого успеха советского контрнаступления зимы 1941/42 года у нашего высшего командования появилась склонность приуменьшать имевшиеся трудности наших войск и недооценивать силы и возможности противника. Но это с высот общей стратегии. Что же касается наших неудач и больших потерь непосредственно под Зайцевой
– был выбран неудачный участок прорыва, почти сплошной лесисто-болотистый район. Трехкилометровый коридор ограничивался с одной стороны Шатиным болотом, с другой стороны – заболоченным лесом и запирался опорными пунктами противника высота 269,8, Фомино-2, Зайцева Гора;
– зная, что лесисто-болотистая местность не имеет дорог с твердым покрытием, и предвидя распутицу, необходимо было позаботиться о прокладывании жердевых дорог от станций Дабужа и Барятино. Но этого сделано не было. Очевидно, командование фронта и армии считало, что до наступления распутицы Варшавское шоссе от Юхнова до Милятино будет очищено от противника и снабжение войск пойдет по дорогам с твердым покрытием; – отсутствие господства в воздухе;
– тыловые части армии и фронта не справлялись с задачами обеспечения войск;
– недостаток положенного по штату вооружения в большинстве дивизий, отсутствие снарядов и мин;
– продвижение вперед без артиллерийской подготовки и поддержки под бомбежками и обстрелом врага изо дня в день, до тех пор, пока в наступающих подразделениях практически не оставалось людей.
Поэтому таким долгим и кровавым оказался путь советских войск на Зайцеву Гору, поэтому так много людей мы потеряли на этом пути.
Был ли кто-то наказан за эти во многом бездарные действия командования? Да, наказанные были, но, естественно, не в штабе фронта, а среди командования 50-й армии:
– был снят начальник штаба 50-й армии генерал-майор Аргунов (так до конца войны он больше этой должности не получил, как и новых званий);
– судили члена Военного совета по тылу Нарышкина и разжаловали в рядовые;
– приговорили к расстрелу начальника дорожного отдела армии – инженера первого ранга Суркова;
– был снят ряд командиров дивизий (69-й стрелковой дивизии генерал Богданов; 116-й стрелковой дивизии полковник Самсонов).
В вопросе о количестве потерь наших солдат в сражении за Зайцеву Гору единства нет и вряд ли когда будет. Называются разные цифры – от 60 до 120 тысяч человек. А почему бы в таком случае не назвать цифру 150 или 200 тысяч? В рамках своего исследования на основании работы с документами в ЦАМО и собственного опыта поисковой работы мы позволим себе назвать более скромную цифру – 60 тысяч убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Откуда мы берем эту цифру? Сейчас объясним. Непосредственно в боях за Зайцеву Гору участвовало десять стрелковых дивизий: 58, 69, 116, 146, 173, 239, 290, 298, 336, 385-я и три танковых бригады: 11, 108 и 112-я. Можно добавить сюда еще 344-ю и 413-ю стрелковые дивизии, которые участвовали в штурме в марте 1943 года. Ряд дивизий вступили в сражение, уже будучи сильно измотанными, понеся большие потери в контрнаступлении под Москвой, – это 173, 239, 290 и 336-я стрелковые дивизии. Их численный состав к интересующему нас моменту составлял в среднем около шести тысяч человек в каждой. Напротив, другие дивизии, такие как 58, 69, 116, 146, 298 и 385-я стрелковые, были абсолютно свежими и полностью укомплектованными, для большинства из них бои под Зайцевой горой были боевым крещением. Эти дивизии насчитывали в своем составе по 10–12 тысяч человек. В документах архива обозначено, что части, действовавшие на данном направлении, потеряли от 50 до 70 процентов личного состава. И так в каждой из десяти стрелковых дивизий и трех танковых бригад, не считая отдельных подразделений, которые сражались на данном участке фронта. Здесь не нужно быть математиком, чтобы подсчитать, сколько мы потеряли за это время солдат 50-й армии на пятнадцатикилометровом участке фронта. Итак, считаем: 4 дивизии по 6 тысяч человек плюс 6 дивизий по 11 тысяч. Получаем общую сумму в 90 тысяч человек. Возьмем опять-таки усредненный показатель потерь по архивным данным в 60 процентов и получим цифру потерь в 54 тысячи наших бойцов. Добавим сюда потери танковых бригад и других отдельных подразделений и получим заявленную нами цифру. Да, наши расчеты несколько грубы и условны, но позволяют заявить более или менее реальную цифру советских потерь противостояния под Зайцевой горой. Даже если мы возьмем за основу нашу цифру потерь, то все равно становится просто страшно, сколько людей погибло на небольшом участке фронта в боях, которые в сводках Совинформбюро именовались не иначе как бои местного значения. А закончить эту главу нам бы хотелось словами одного из участников этих боев О.М. Обухова:
«Да, с точки зрения солдата, я могу сказать, что здесь под Зайцевой Горой и Фомино-2 было проявлено массовое мужество. Мужество в том, что не изменили себе, когда остались ни с чем. Когда отдали все, а в ответ не получили ничего. Выдерживают только те, у кого есть воля и стремление к победе» [240] .
Глава 10
Слово выжившим участникам боев
В предыдущих главах мы представили характер боевых действий в феврале – апреле 1942 года, почерпнутый из официальных источников: Центрального архива Министерства обороны, фондов музея «Зайцева Гора», исторической, мемуарной и краеведческой литературы. Ну а сейчас нам хотелось бы познакомить читателей с воспоминаниями непосредственных участников, кому посчастливилось выжить в кошмаре этих боев и навечно сохранить их в памяти.
240
ВИМЗГ. Альбом «Зайцева Гора – боль воспоминаний» (воспоминания участника боев Обухова О.М). 1989.
«Лес кончился, перед нами раскинулось огромное чистое поле, через которое протекал ручей. Вдали, на самом горизонте, синел другой лес, на его фоне неясно вырисовывались ред кие избы. Это деревня Фомино-2. Ручей сильно разлился (я даже принял его за реку), достигнув в ширину метров двадцати. Лед на ручье разбит, усеян трупами. Противоположный крутой берег до самого леса занят противником. На нашей стороне ручья когда-то стояла деревня Фомино-1, но сейчас ее нет: она полностью разрушена.
Уже апрель, солнце ласково припекает, и если в лесу еще полностью сохранился снег, то здесь, на открытом залитом солнцем просторе, его мало. Лыжи не нужны, их сняли и оставили в лесу. Командир взвода повел нас на отведенный участок обороны. Противник продолжал артиллерийский и минометный обстрел, но мы, не обращая внимания, шли по пашне, превратившейся от взрывов, тепла и тысяч солдатских сапог в липкое месиво из снега и земли. Всюду убитые, убитые, куда ни кинешь взгляд, – то наши, то немцы, а то и вперемешку, кучами. Тут же, в грязи ворочаются раненые.
Особенно мне запомнился один из них, мимо которого я пробегал. Это был солдат лет пятидесяти, превратившийся в ком сплошной грязи, только покрасневшие глаза блестели да зубы белели на черном фоне.
Перебежками мы достигли разрушенной деревни Фомино-1. Наше первое отделение разведвзвода расположилось у печки одного из разбитых домов. Разобрали завал из обгорелых бревен и кирпича, соорудили нечто вроде землянки с накатом из бревен. Вход прикрыли плащнакидкой.
Под вечер стало примораживать. Мы, промокшие, грязные, дрожим от холода, жмемся друг к другу, чтобы согреться.
Так прошла ночь. Утром, на рассвете, командир взвода поста вил задачу: всем быть в боевой готовности, следить за действия ми противника. Так началась жизнь на самой передовой, ставшая вскоре для нас обыденной и привычной» (Олег Андреевич Набатов, участник боев за Зайцеву Гору) [241] .
«Особенно запомнилось раннее утро 21 марта 1942 года. Задолго до рассвета мы с телефонистом Лебедевым пришли на наблюдательный пункт командира стрелкового батальона 885-го стрелкового полка в деревню Фомино. Я помнил строгий приказ командира батареи «поддержать оборону стрелкового батальона огнем батареи, но, учитывая, что снарядов мало, расходовать их только в случае крайней необходимости». У командира батальона, куда мы пришли, я бывал в гостях не один раз. Устроились мы рядом с его наблюдательным пунктом в воронке от разрыва бомбы. Местность отсюда просматривалась хорошо. Впереди нас в ста метрах за огородами находилась наша пехота. От деревни только и осталось, что огороды да улица, все постройки были сожжены и разрушены. Немцев выгнали отсюда три дня тому назад, и они уже дважды атаковали, пытаясь вернуться. Сегодня противник явно к чему-то готовился, но к чему? В утренних сумерках оборона врага просматривалась плохо, и разгадать его намерения было трудно. Сделав контрольный выстрел по рубежу неподвижного заградительного огня (НЗО), мы продолжали наблюдать, напряженно вслушиваясь в звуки, доносившиеся с той стороны. Рубеж НЗО был пристрелян заранее на тот случай, если противник будет атаковать наш передний край. Тогда на его пути в нужный момент должна стать стена артиллерийских разрывов, которая его остановит, заставит залечь или отойти.
241
Брянск—Тула – Берлин – Эльба. С. 217.