Варя
Шрифт:
И зачем только папенька позвал к ужину этого вредину? Ну ладно ещё тётушки. Их обычно не видно, не слышно. Старые девы в прямом смысле слова. Есть они друг у друга и хорошо — остальным не помеха. Но слуг-то зачем за стол тащить? Ибрагим Альбертович не в счёт.
Варя, наплевав на все приличия, подала знак лакею подлить ей ещё вина. И с бедовым наслаждением сделала несколько больших глотков. Только отставила бокал, а папенька тост объявил.
— За Елисея! Его приезд для нас праздник. Отрадно сегодня в Отраде. Вот такой каламбур. Я
Выпили. Варя нетвёрдой рукой отодвинула бокал в сторону, с удивлением обнаружив, что он слегка двоится перед её взором. Но причуды зрения ушли на второй план, когда она неожиданно поняла, что вместо стыда и страха чувствует теперь... Что бы вы думали? Смешливость едкосную! Мысли кутерьмой ярмарочного пляса полетели в голове.
Говорит он такой, люблю естественность, нарумяненные дамы - моветон, фу-фу-фу. И бах тарарах..Варвара Фёдоровна с пудом белил и фунтом румян на лице. Он-то думал, нежную, скромную барышню встретит, тихоню деревенскую. А тут каков сюрприз! Просто светская львица Колоского уезда при полном параде! Ой, не могу.
Варя так и хихикнула.
Стоп! Нет, смеяться — ни-ни сейчас.
Потом в покоях душу отведет, когда одна останется. И опять против воли — хи-хи-хи. Тихонько так, в кулак.
Но приступ хмельной самоиронии мгновенно стих, когда Варя, потерявшая всякую связь с реальностью, услышала вдруг, как из-под одеяла верблюжьего, своё имя. Собрав невероятным усилием воли осколки внимания, разобрала-таки насмешливую фразу Льва Васильевича.
— И зачем тебе это, Еля? Вон, даже Варваре Фёдоровне смешно от твоей затеи.
Господи, о чём это он?
Варя так сильно испугалась, что даже немного протрезвела. Елисей наконец-то обратил к невесте свои красивые строгие глаза. В голосе жениха звучала досада и, похоже, нотки отвращения:
— Так значит, вы тоже склонны считать моё стремление совершенствоваться в искусстве фехтования глупостью?
Чего? Больше пить ты никогда не будешь, дура несносная.
Варя лихорадочно попыталась сообразить, что бы ответить.
— Я... вовсе. Я... Что вы! Фи...фи...ф, — тут она с ужасом убедилась: для пьяного языка и простое слово может превратиться в непреодолимую гору букв, — Фы...хтование — это чудно, то есть чудесно, позвольте сказать...
Кажется, Лев Васильевич тихонько рассмеялся. Елисей же, презрительно скривив пухлые губы, отвернулся от княжны. Он, слегка прокашлявшись, бесстыдно намекнул хозяину дома, что ужин затянулся, пора бы десерт откушать да раскланяться.
Варя опять вся сникла. Речь Елисея остудила её распаленный разум, отрезвляя унизительным холодом.
Ох, точно горячительному теперь заказан путь в мой желудок! Воистину, пить я не умеет и нечего учиться.
Десертное время пролетело быстро, и первым засобирался Елисей, хорошо понимая, какие планы у семейства Степановых на него имеются. Только князь оказался хитрее и проворней. Да и, скорее всего, продумал он всё заранее. Под разными благовидными предлогами увёл всех из гостиной, кроме жениха и невесты.
Елисей было тоже дернулся в сторону выхода, но потом, видимо, постыдно сбегать передумал. Он повернулся к Варе, которая всё ещё продолжала сидеть за столом, и сухо начал:
— Коль, позволите признаться, скажу всё как на духу... Так вот, я давно разуверился в правильности своего выбора. Но слово, данное вашей семье, сковывало меня по рукам и ногам. И вот я убедил себя, что молодая княжна, не искушенная причудами столичной жизни, будет мне всё же хорошей партией.
Варя, до сих пор чувствуя расслабляющий эффект хмеля, порадовалась, что осталась сидеть за столом. Начало разговора не предвещало ничего хорошего, а потому принять удар сидя, возможно, окажется лучшим из решений злополучного вечера.
— Разумеется, ваша провинциальная простота, отсутствие всяческих манер (сегодняшний ужин тому подтверждение), мягко говоря, огорчали меня. Но уж поверьте, я бы справился с этим... как-нибудь. А вот пережить разочарование от гнусного обмана. Нет, простите великодушно, на это я не готов тратить свои душевные силы. Мне с этим жить, понимаете?
Варя так и застыла, словно выпотрошенная жестоким ребёнком кукла. Только неистовый стук сердца напоминал о том, что она всё ещё жива. Невозможно было догадаться за ужином о её секрете. Она сама видела в зеркале: под маской, сотворенной на её лице, нельзя было ничего разглядеть. Абсолютно. Значит, кто-то рассказал ему о проклятии?
— О чём вы? Объяснитесь, Елисей Михайлович, — пересохшими губами прошептала Варя.
— Вам интересно, как я узнал?
— Да.
— Что и требовалось доказать! Значит, всё правда! По дороге в Отраду остановились мы с Левой на постоялом дворе, что рядом с вашей усадьбой. Там, после обеда, заглянул я на кухню за чаем и стал невольным свидетелем пересудов. Болтали, будто княжна Степанова после недуга странного лицом дурна стала... Что за недуг, думаю, такой. Неужели оспа? Попытался разузнать, да ответа так и не получил. Успокоил себя тем, что не писали вы мне ничего о болезнях своих, а значит, сплетни те ложные. Но, когда увидел вас сегодня — сложил два плюс два. Наверно, полностью запасы помад израсходовали, чтобы все следы от оспы скрыть? Так? Не стыдно? Видите, как легко обман раскрылся. Но дурачить себя не позволю! Мне с этим жить, повторюсь, не пристало.
Елисей замолчал. Дыхание его было тяжёлым. Он смотрел на Варю так свирепо, что можно было подумать, это она только что держала речь, полную оскорблений. Варя, призвав к себе остатки хладнокровия, гордо расправив плечи, промолвила слегка дрожащим голосом:
— Ясно. Благодарю. Между нами всё кончено. Не смею вас больше задерживать.
Елисей удивленно вскинул брови. Неужто ожидал, что она будет просить прощения, бросится в ноги в порыве раскаяния, а после зальется слезами от осознания потери такого бриллианта? Варя высокомерно молчала. Елисей же, вдруг покраснев, бросил: