Варяг. Мечи франков
Шрифт:
Похоже, епископ владел греческим в достаточной мере, чтобы понять сказанное. Его далекая от аскезы физиономия выразила чувства, сходные с теми, что возникают у человека, узревшего в надкушенном им яблоке половину червяка.
Но епископ был не только святошей, но и политиком, потому быстро овладел собой и процедил:
— В таком случае не отнимай моего времени у тех, кто нуждается в спасении.
«Вот гад, — подумал Сергей. — Даже не благословил».
«Где я мог видеть этого юнца?» — подумал епископ.
Но вспоминать было некогда. Надо спасать души. Вон какая толпа выстроилась!
Епископ произнес
— Могли бы материал получше подыскать, — Стевнир, скептически оглядел подаренную монахами рубашку. — Хрольву вон шелковую подарили!
— А то у тебя шелковых рубашек нет, — усмехнулся Сергей. — Скажи еще, что крестик маловат.
— Да он не просто маловат, он совсем мелкий! — воскликнул дан. — В одном дирхеме побольше серебра, чем в нем!
— А чего ты хотел? Это же христианские жрецы. — Сергей отпил вино, закусил сыром, кивнул одобрительно. И сыр, и вино были отменными. — Тебе ли не знать, что они привыкли забирать серебро, а не отдавать. О десятине слыхал? Ты теперь христианин, готовься развязать кошель! — Сергей засмеялся.
— Что-то я не видел, чтобы ты делился с ними серебром. — Сыру Стевнир предпочел окорок, а вино выбрал темное, то, что послаще.
— А мне зачем?
— Люди сказали: ты сказал епископу, что уже крестился. Признайся, что соврал? Ни разу на тебе их оберега не видел! Что ты ухмыляешься? Христос — сильный Бог! Сколько людей ему кланяется. И жрецы у него — в золотых одеяниях.
— Это ты еще в Миклагарде [32] не был! — сказал Сергей. — Вот где облачения! Не всякая лошадь столько увезет. А гнева Божьего я не боюсь. — Сергей усмехнулся. — За что ему на меня гневаться? Я всего лишь сказал, что уважаю христианскую веру, но не стану участвовать в обряде, который намерен провести этот христианский жрец. И произнес пару фраз по-ромейски. И мне совершенно не важно, что и кто подумал. Главное, что он больше не будет ко мне приставать.
32
Миклагардом скандинавы называли Константинополь.
— Ага… — Стевнир осмыслил сказанное и спросил: — Так ты не против креститься. Просто не хочешь, чтобы тебя крестил этот жрец.
— Не хочу.
— А почему?
— А зачем? — задал встречный вопрос Сергей. — Оставаться здесь, у франков, я не собираюсь. Мой дом в Гардарике. Сделать мне гадость жрец не рискнет, потому что побоится вас с Хрольвом. А если он думает, что я уже крещен, то это он сам так решил. Пусть думает.
— Ага, теперь понятно. — Стевнир взглянул на Сергея с уважением. Он, как и епископ, сделал собственные выводы из сказанного. Именно те, которые нужны Сергею. И тут же перешел к более интересной теме: — Как думаешь, где наш Хрольв будет жениться? Надеюсь, в Париже. Если уж нам не довелось пограбить этот город, то хоть повеселимся в нем…
Глава тридцать четвертая
Церемония, которая запомнится на века
Надежды Стевнира насчет свадьбы в Париже не сбылись. Мероприятие по включению
Не присоединились также католические владыки, поскольку в Руане имелся свой собственный архиепископ, коему и предстояло провести обряд. Нет, не свадебный. Вассальный. Король Карл Третий желал убедиться, что новоявленный глава северного региона будет лично его вассалом, а не, скажем, герцога Бургундского или своего крестного графа Парижского.
Церемония обещала быть внушительной. Народу собралось изрядно. Всю площадь запрудили. И скандинавов в этой толпе было не так уж мало. Причем как местных, так и пришлых, рассчитывавших урвать что-нибудь сочное, когда север Франции отойдет к их соплеменнику.
Забегая вперед, надо отметить: мелкие хищники обломились. Хрольв Пешеход, став герцогом, точнее принцепсом Роллоном (герцогский титул он получит позже), отнесся к своим обширным новым владениям рачительно. То есть раздавал их только своим, чужих же напутствовал ободряющим пинком безразмерного великанского сапога.
Сергей на церемонии удостоился места почетнейшего: не только внутри собора, но и в первом ряду сподвижников Пешехода. И это было хорошо, потому что из второго ряда он в силу относительно небольшого роста мало что увидел бы.
Также у Сергея появилась сомнительная возможность заслушать наставления, получаемые будущим герцогом будущей Нормандии. Их дуэтом загружали в сознание Пешехода по-фазаньи разодетый церемониймейстер и не менее пафосный архиепископ Руанский.
Оба пели в уши конунга (вернее, куда-то в подмышки, поскольку до ушей не доросли) о христианском смирении, почтении к королю Карлу и уважении к цивилизационным ценностям. А именно: почитать церковь и короля, укрощать ярость, жить в мире, помогать ближним и прочее, прочее, под чем вряд ли подписался бы не только Хрольв, но и сам король Карл, которому был нужен здесь, на севере, не кроткий и незлобивый властитель, а свирепое и безжалостное чудовище, способное раз и навсегда перекрыть доступ во Францию таким же чудовищам рангом помельче.
— Не разоряй людей и земли, и замки христианские, ведь будет у тебя самого немало и земель, и замков крепких. Всего у тебя будет довольно, когда свершишь ты оммаж [33] и получишь во владение земли от реки Андель и до моря со всеми его полями, лесами, городами, селениями и прочими угодьями… — хорошо поставленным басом наставлял Хрольва архиепископ.
— … А также надлежит тебе, с почтением приблизившись к помазанной королевской особе, склонить колено и в знак вассальной верности поцеловать королевскую туфлю… — пел во второе ухо церемониймейстер.
33
Клятва верности вассала сеньору, предшествующая передаче земельных владений.