Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

Фомин Вячеслав Васильевич

С «дунайскими варягами», если, конечно, не смотреть на них глаза­ми норманиста, все обстоит довольно просто: так наш книжник охарак­теризовал турок (в некоторых списках они названы под своим именем), ведущих в то время наступление на Болгарию (в 1382 г. они захватили Софию, а в 1393 г. ими было завоевано последнее Болгарское царство). В Основной редакции «Сказания о Мамаевом побоище» турки названы «дунайскыми татарами», в Распространенной редакции «дунайскими вра­гами», в Забелинском списке «дунайскими агарянами»234. В ПВЛ под 1061 г. сообщается о пришествии половцев на Русь. Как уточняет при этом летописец: «Се бысть первое зло от поганых и безбожных враг. Бысть же князь их Искал»235. Данная информация с незначительным из­менением повторяется во многих летописях, содержавших в себе ПВЛ. Эти изменения, как правило, касались только имени половецкого хана, которое звучало то как Сокал, то как Сокол236. Но в трех списках Воскре­сенской летописи (XVI - XVII вв.) вместо «безбожных враг» уже читается «безбожных варяг»237. И ряд «татары-турки-агаряне-половцы-враги-ва­ряги» весьма логичен и не является, как это может показаться на первый взгляд, плодом слепой ошибки или описки переписчиков, для которых все эти термины давно уже имели одинаковую и вместе с тем крайне не­гативную окраску, что в конечном итоге и предопределяло их взаимоза­меняемость. Этот ряд абсолютно точно высвечивает то значение, которое вкладывалось русскими людьми позднего

времени в термин «варяги» -это название врага Руси вообще, независимо от того, где он находился: на Западе или на Востоке. Это одновременно и название врага всего сла­вянского мира. В свете равнозначности терминов «варяги», «немцы» и «агаряне», лишенных своего конкретного этнического содержания, так­же следует рассматривать варягов войска Ягайло «Сказания».

Вполне вероятно, что его автор говорит о западноевропейских наем­никах литовского великого князя, а именно о крестоносцах. В мае 1380 г. Ягайло заключил тайный договор с Орденом, направленный против его дяди Кейстута, но вместе с тем позволявший ему, по справедливому за­мечанию Б.Н.Флори, бросить «все силы Великого княжества на вос­ток»238. В рамках этого соглашения Ягайло мог, что выглядит вполне ес­тественно, обговорить участие крестоносцев в своем выступлении против Москвы, заполучив тем самым поддержку весьма опытных и высокопро­фессиональных воинов, не раз встречавшихся с русскими на поле битвы и не раз их побеждавших. Возможно, что этим словом автор «Сказания», не вкладывая в него никакого конкретного содержания, хотел еще более усилить отрицательный образ западного соседа Руси, стремившегося, по­лагаясь на союз с нашим смертельным врагом на Востоке, не только по­живиться за ее счет, но и помешать ей обресги долгожданную свободу, а значит, сохранить над ней ненавистное владычество золотоордынских ханов. Возможно и третье объяснение наличия варягов в войске Ягайло. Русский книжник XV в., рисуя полную драматизма картину кануна Кули­ковской битвы, когда на Русь двинулись монголы и литва, в своей ре­конструкции событий столетней давности мог произвольно добавить к последним еще и крестоносцев-«варягов», полагая при этом, хорошо зная историю наших взаимоотношений с ними, что тогда эти недруги ни­как не могли остаться в стороне, не могли не участвовать в нашествии. Поэтому победа над монголами - это одновременно победа и над литвой, и над крестоносцами, что не только еще больше возвеличивало значение битвы на поле Куликовом, сокрушившей замыслы темных сил Востока и Запада погубить Святую Русь, но и в более полном объеме демонстри­ровало торжество православия над «безбожными» и «нечестивыми»239.

Термин «варяги», олицетворявший собой образ злейшего врага Руси и России вообще, и уже поработившего южных славян, используются в позднейших памятниках с целью особо выделить народы, от которых не­ходила смертельная угроза православному миру, и действия которых с особенной силой проявились в самые тяжелые для нас времена. Так бы­ло в случае с половцами, татарами, турками. Точно также обстоит дело со шведами и их наемниками, которым смог противостоять в эпоху страшного монгольского разорения в 1240 г. Александр Невский, и кото­рые посягнули в Смутное время, потрясшее основы российского государ­ства, на святую обитель - Тихвинский монастырь, где находился чудо­творный образ Богородицы. В Софийской первой летописи (список конца XV - начала XVI в.) находится общерусская летописная редак­ция 40-х гг. XV в. «Жития Александра Невского», где в известии о Нев­ской битве шведы и их союзники (норвежцы и финны) названы не толь­ко «римлянами», посланными на Русь королем «части Римьское», но и как «сила варяжьска»: ижорянин Пельгусий, увидев войско, идущее про­тив Александра Ярославича, «да скажеть ему силу варяжьску и станы их...»240. Н.М.Карамзин привел близкие по смыслу к этому сообщению известия не названных им поздних летописей: «Король части Римския от полунощныя страны, иже первее варяги и готы, ныне свии (курсив авто­ра.
– В.Ф.) именовахуся»241.

Фраза «сила варяжьска» имеется на страницах других сводов242, но ее нет в первой редакции «Жития», созданной вскоре после смерти князя (ум. 1263)243 и читаемой в Лаврентьевской и Псковской второй летопи­сях, и где шведский король назван «король части Римьское», а его воин­ство «римляны», и ижорянин «оуведав силу ратных, иде противоу князя Александра, да скажеть емоу станы» (так и в НПЛ младшего извода, в старшем речь идет лишь о «свеях» и их союзниках, причем термин «свея» прилагается, вместе с тем, ко всей вражеской рати в целом)244. Слово­сочетание «сила варяжьска» обнимает собой все названия, которыми русские книжники тогда и значительно позже характеризовали это много­племенное воинство. Так, в ряде летописей, наряду с терминами «рим­ляне» и «король части Римьское» («король римский») присутствуют вы­ражения «свея», «немцы», «немцы швеяне», «свеичи», «свеистии же немцы», «латины», «римская сила»245. В частном родословце XVII в. говорится о битве на Неве с «немецким королем» и «немцами»246. Спис­ки Новгородской Погодинской летописи второй редакции (XVIII в.) со­держат статью «О Александре Невском како победи немец на реке Неве», где речь идет только о «немцах»247. В грамоте, утверждающей об избра­нии царем Бориса Годунова (1598) подчеркивается, что Александр Нев­ский «над германы показа преславную победу на Неве...»248.

Ю.К. Бегунов считает, что первая редакция «Жития» получила распро­странение лишь во Владимиро-Суздальской земле, но в XV в. стала из­вестна в других русских землях. Подъем национального самосознания после Куликовской битвы коснулся народных воспоминаний о славном прошлом. И в Новгороде были созданы вторая и третья редакции «Жи­тия». «Сказание о князе Александре» впервые читалось в составе новго-родско-софийского свода 1448 года. Именно в этом своде, не дошедшем до нас, летописные известия 1240-1243, 1246, 1251 и 1262 гг. НПЛ стар­шего извода были контаминированы с текстом владимиро-суздальского «Жития» первой редакции, в результате чего возникла вторая редакция памятника. Свод 1448 г. послужил основным источником для Софий­ской первой летописи и дополнительным для НПЛ младшего извода. Сохранившиеся в них «Сказания о князе Александре» называются пер­вым (НПЛ) и вторым (Софийская первая) видами второй редакции «Жи­тия». Третий вид этой редакции был составлен в Новгороде после 1484 г. Третья редакция памятника, заключает Бегунов, была создана там же в середине XV в., и ее источниками были «Жития» первой редакции и вто­рого вида второй редакции249. В 1439 г. была заключена Флорентийская уния, которая многократно усилила неприятие Запада и «римской», «ва­ряжской веры», пытавшейся подчинить себе православный мир, и под влиянием чего, как представляется, в процессе работы над второй редак­цией «Жития» в него было внесено церковными писателями выражение «сила варяжьская». Тем более, что шведский король также планировал осуществить «экспорт» католицизма в северо-западные земли Руси.

В пространной редакции «Сказания об осаде Тихвинского монастыря в 1613 г.» к шведскому войску, во главе которого стоял Я.П.Делагарди, восемь раз приложен термин «варяги». Но в большинсгве своем они име­нуются «немцами» из «Немецких земель» и очень редко «свинскими нем­цами» из «Свийской земли». О самом командующем говорится как о «не­мецком воеводе», да один раз подчеркнуто, что «он латынянин». Терми­ны «варяги» и «немцы», что придает им резко негативное звучание, сопровождаются эпитетами «зловерные», «поганые» и «безбожные», т. к. захватчики выступили не только против «правоверных», но и против са­мой Богородицы, вставшей на защиту своей обители250. Краткая редак­ция «Сказания» читается в Новгородской третьей летописи краткой редак­ции, и в ней воины Делагарди именуются «немцами» и «еллинами», а также «окаянными», «поганными», «безбожными», «зверями лютыми», желавшими «православную веру попрать». Летописец заостряет внима­ние на «еллинской вере» командующего, характеризуя его как «губителя православных христиан, разорителя святых Божиих церквей», и лишь в нескольких случаях называет его «свейским воеводой»251. Пространная редакция «Сказания» извлечена из рукописи 1658 г., написанной в Тих­винском монастыре252. По оценке С.Ф.Платонова, обе редакции «Сказа­ния» близки между собой. Краткая, написанная очень просто и принад­лежащая очевидцу осады, переделана в пространной версии «в ритори­чески напыщенную повесть», где не внесено ничего нового из истории обороны монастыря, но имеются прибавления из Хронографа 1617 г. И Нового летописца (около 1630 г.)253. В последнем, надо отметить, участ­ники осады обители именуются исключительно «немцами» (в его перера­ботанной редакции, осуществленной в 1658 г. и получившей название «Летопись о многих мятежах», речь также идет о «немецких людях»254).

В свете равнозначности терминов «варяги», «немцы» и «латины», упо­требляемых в пространной редакции «Сказания», выражение «варяги» совершенно лишено качества этнической атрибуции255, в связи с чем при­лагалось к весьма пестрому по национальному составу контингенту, куда входили многие западноевропейцы. По словам А.И.Гиппинга, войско шведов, прибывшее в Россию по договору 1609 г. и оккупировавшее затем ее обширные северо-западные земли, «было шведским только по имени, а состояло... из людей почти всех наций: французов, англичан, шотландцев, немцев, финнов, немногих шведов»256. Как отмечается в ряде списков Новгородской третьей летописи краткой редакции, Делагар-ди, «князь немецкий из Немецкой земли» привел «воев со всей Фряжской (Фряския) земли»257, т. е. из Западной Европы. А «на разорение обители Богоматере», о чем говорит само же «Сказание», он приказал из Швеции «и из инех земель призвати многие немецкия полки», вместе с которы­ми монастырь осаждали, а, следовательно, и были отнесены к «варягам», «польские полки», «литовские люди», «литва»258.

Общее значение термина «варяги» поздних памятников, а вместе с тем его негативное содержание, еще больше оттеняют слова «еллины» и «ел-линская вера», прилагаемые в краткой редакции «Сказании» к разно­язычному войску Делагарди и к нему самому, французу по рождению, а также к «литовским людям» («потом у еллин нача вражда быти между собою: литовские люди вси собрашася в едино место, и пойдоша прочь от немец»259). В своем «Временнике» Иван Тимофеев, очевидец шведской оккупации Новгорода в Смутное время, вообще не использует термины «свей» или «шведы», и именует шведов исключительно только «еллина-ми» и «еллинским языком»260. Остается добавить, что в «Сказании о Ма­маевом побоище» «еллинами» ни единожды названы татары (они даже говорят на «еллинском» языке)261, а один раз применительно к язычес­кому прошлому и сами русские262. И этот термин, пришедший к нам из Византии, на русской почве не только сохранил свое значение «нехрис­тианин, язычник»263, но и приобрел еще смысл «неправославный, не­русский», «злейший и смертельный враг русских, православных». И его наши книжники так же, как и в случае с термином «варяги», использо­вали применительно к тем народам, которые веками представляли смер­тельную угрозу для русского народа.

Эволюция термина «варяги» от частного (собственно варяги ІХ-Х вв., внесшие значительный вклад в русскую историю) в общее (европейские народы) завершилась трансформацией в понятие, с которым (под влия­нием церковной традиции, ведущей свое начало от полемических сочинений эпохи Киевской Руси против католицизма) ассоциировались самые темные силы мира. В подобном процессе нет ничего удивительного. Так, например, в «Сказании о Мамаевом побоище» финал Куликовской битвы (удар Засадного полка) усилен еще и тем, что Мамай, увидев свою погибель, призвал к себе на помощь «богы своа Перуна и Салавата и Рак-лиа и Гурса и великого своего пособника Махмета», но не было «ему по­мощи от них, силою бо святого духа, яко огнем, татарский полки по-жигаются, рускими мечы посекаются»264. Автор, указывается в литерату­ре, желая подчеркнуть, что Мамай «идоложрец», язычник, называет в числе его пособников древнерусских богов Перуна и Гурса (искаженное Хоре), а также неизвестных богов.Салавата и Раклиа, хотя Мамай был мусульманин265. Думается, что перечнем небесных покровителей врагов христианской Руси «Сказание» стремилось еще больше усилить ощуще­ние смертельной опасности? исходящей от них, а также само величие по­беды над поработителями. Поэтому, к имени «поганного» Мамая были прибавлены имена языческих богов, которым некогда поклонялись пред­ки русских, прося у них защиты и получая ее, и доброй памятью о ко­торых пропитано «Слово о полку Игореве» (80-е гг. XII в., и где читается имя Хорса), но для их потомков уже ставших «неверными», символом «поганства», угрожавшего православной Руси.

Практика приложения русскими термина «варяги» ко многим евро­пейским народам, кровно не связанным между собою, очень долго быто­вала в нашем Отечестве, и была зафиксирована иностранцами. Так, со­гласно свидетельству П. Петрея, приведенному выше, в России в начале XVII в. варягами именовали германцев, финнов, куршей, славян Южной Балтики. Через сто с лишним лет швед Ф.-И.Страленберг, также опи­раясь на живую традицию, с которой ознакомился в русском плену, кон­статировал, что «варяги есть имя общественное, которым называлися... народы, обитавшия около Балтийскаго моря»266. Но при этом русские писатели всегда отделяли варягов эпохи Киевской Руси от современных им «варягов-немцев-латинян», отношение к которым после Флорентий­ской унии 1439 г. и падения Константинополя в 1453 г. стало еще более негативным. Выше цитировались поздние летописи, выводившие Рюри­ка «из немец», но при этом продолжавшие утверждать, что «от тех варяг находницехь прозвашася Русь, и от тех словет Русская земля; и'суть но-вогородстии людие и днешнего дне от рода варежеска, преже бо беша словене»267. В Никоновской летописи под 1471 г. сторонники Москвы в Новгороде увещевают своих противников, настроенных пролитовски, что «изначала отчина есмы тех великих князей, от перваго великого князя нашего Рюрика, егоже по своей воли взяла земля наша из варяг князем себе и с двема браты его...»268. Один из списков Хронографа 1512 г. к ска­занному добавляет, что «того не бывало от начала оу нас, как и земля их стала и как великий князи оучали быти от Рюрика на Киеве и на Володимере и до сего великоо князя Ивана Васильевича...»269. В «Великих Минеях Четьях» митрополита Макария, созданных в 40-х гг. XVI в., читается, что Владимир, сын Святослава и правнук Рюрика, «от варяг на княжение российское призванного»270. Среди исследователей нет одно­значного решения вопроса по поводу времени канонизации Владимира (по Е.Е. Голубинскому, это произошло где-то в районе 40-х гг. XIII в., по Я.Н.Щапову, в последней четверти XIII - начала XIV в.), но все они схо­дятся во мнении о позднем характере этого события. И.Серебрянский составление «Жития» Владимира относил к XIV в., а появление его пол­ного варианта, где отмечено варяжское происхождение Рюрика и, следо­вательно, Владимира, первокрестителя земли Русской, к середине XVI столетия271.