Варяги и ворюги
Шрифт:
— Хорошо, хорошо, — одобрительно говорил Рахмон, — хорошо. Настоящий батыр может съесть целого барана, может выпить ведро водки, потом может сутки спать. Хорошо.
Адриан не соглашался. Человек не может выпить ведро водки, потому что от этого можно умереть. И барана он тоже съесть не может. Рахмон смеялся, и вместе с ним смеялись остальные.
— Зачем говоришь такие слова? — объяснял Рахмон. — Сюда посмотри. — Он показывал блестящим от жира пальцем на блюдце с непонятными кубиками. — Это знаешь что? Берем баран. У барана есть курдюк. Курдюк знаешь? Такой. — Он широко разводил руками. — Режем курдюк. На куски. Потом ставим в печь. Час жарим, два жарим. Потом получается такое маленькое. — Он изображал щепотью нечто незначительное в размере. — Кладем на тарелку. Вот. — Он
Перед глазами Адриана плавал странный туман. Наверное, это был сигаретный дым, потому что узбеки непрерывно курили, разминая сигареты коричневыми пальцами. Папиросная бумага покрывалась мокрыми жирными пятнами, их съедал ползущий к оранжевому фильтру огонь, и смешанный запах баранины и табака окутывал кухню. Рахмон говорил, потом все поднимали пиалы и чокались; время от времени он кивал своим товарищам, и тогда говорил кто-то из них.
В кучу смешались Фархад и его возлюбленная прекрасная Ширин — эту пиалу, ака, мы поднимаем за прекрасных женщин, дающих нам любовь и жизнь, — лукавый Ходжа, победивший своим остромыслием самого эмира Бухарского и грозного Кокандского хана, чинары Ферганы — знаешь, что такое чинара, ака, о! у нас говорят — стройный как чинара, вот что это такое, — каменные ворота Самарканда, где каждый правоверный должен почтить память великого эмира Тимура, спящего в кощунственно разоренной гробнице рядом с обезглавленным астрономом, — знаешь, как был рожден эмир Тимур, ака, великий эмир, повелитель вселенной, предавший огню пол-мира и бросавший младенцев на копья воинов, не знаешь, ака? тогда слушай — эмир Тимур был рожден хромым и уже седым, и в сжатом кулаке его был сгусток крови, — а теперь, уважаемый ака, ты должен сказать нам слово.
Адриан обнаружил, что узбеки замолчали и смотрят на него. Поспешно встал, поднял скользящую в пальцах синюю пиалу, открыл было рот и тут же закрыл его снова. Несмотря на полученное университетское образование и на пропасть веков цивилизации, отделяющую его от этих людей, Адриан вдруг ощутил свою полную беспомощность и неспособность сказать что-либо сколько-нибудь уместное в этом странном облаке дыма и пара, где блуждают призраки тысячелетней давности и где на него внимательно и бесстрастно смотрят три пары узких коричневых глаз. В голове у него возникали и, как вспышки света, тут же пропадали обрывки ранее слышанных фраз — про присутствующих здесь дам, но дам не было, про пьющих стоя гусаров, но при чем здесь гусары, «на здоровье», как учил его отец, русские всегда пьют «на здоровье», но здесь не было русских. И, постояв немного, Адриан жалко и беспомощно улыбнулся, сделал свободной левой рукой странный и неловкий жест, после чего снова сел.
К его удивлению, узбеки ничуть не обиделись. Скорее, наоборот.
— Молодец, молодец, — говорил Рахмон и хлопал Адриана по плечу, — молодец, хорошо.
Карим тоже улыбался и за что-то хвалил Адриана, и тот третий, имя которого Адриан никак не мог ни выговорить, ни даже запомнить, тоже улыбался и говорил «хорошо, ака, хорошо». И Адриан соглашался с ними, что все хорошо, и ему было спокойно и радостно.
С этим же чувством спокойной радости он проснулся утром, впервые в своей новой квартире, в новой, только что купленной кровати, на простыне, пахнущей жасмином, от звонка телефона, возвращенного к жизни неутомимым господином Шнейдерманом. Шлепая босыми ногами, Адриан пробежал в коридор мимо кухни, отметив по дороге, что следы вчерашнего пиршества уничтожены и кухня сияет белизной, схватил трубку и сказал «слушаю».
— Это Зиц? — полуутвердительно-полувопросительно сказал мужской голос в трубке.
— Диц, — поправил Адриан.
В трубке замолчали. Потом мужской голос недоуменно повторил:
— Зиц?
— Нет, — сказал Адриан. — Это Диц. Адриан Тредиллиан Диц.
В трубке раздались короткие гудки.
Глава 17
Первый урок
Адриан никак не мог принять решение по переводу денег. Во-первых, Денис еще не решил все проблемы с банком, несмотря на то что господин Иосиф откровенно недоумевал и
На отсутствие телефонных справочников Адриан натолкнулся сразу же и был вынужден прибегнуть к помощи господина Крякина. Тот долго не понимал, что, собственно, хочет Адриан, и почему ему недостаточно господина Шнейдермана. Потом вроде бы понял, сказал, что надо посоветоваться с начальством. И наконец вернул Адриану его список, где около десятка фамилий были от руки написаны телефонные номера.
Еще Адриану, хотя это уж и вовсе было непонятно, ужасно мешали идиотские телефонные звонки, происходившие в совершенно неурочное время — днем, вечером, глубокой ночью. Все звонившие требовали немедленно соединить их с неким Зицем, узнав же, что Зица здесь нет, а у телефона Адриан Тредиллиан Диц, немедленно вешали трубку. Иногда эти странные звонки происходили с некоторыми вариациями. «Привет, — говорил ночной звонящий, — установочку сделаем?» Услышав же недоуменный голос Адриана, испуганно спрашивал: «Это Зиц?» — и вешал трубку, не дожидаясь ответа. А один раз человек сообщил, что звонит из Брянска, долго расспрашивал о погоде в Москве, но как только выяснилось, что у телефона не Зиц, а Адриан Тредиллиан, трубку тут же бросил.
Адриана несколько раздражало то, что собственно правозащитной деятельностью никто так и не интересовался. Ни одной живой душе, включая господина Крякина и господина Шнейдермана, совершенно не было интересно ни как Адриан намерен бороться за права человека, ни как и на что он собирается потратить деньги. Но зато абсолютно все, в том числе и люди, которых Адриан встречал впервые, проявляли по поводу самих денег чрезвычайное любопытство. Первый же вопрос, который задавали Адриану, не всегда даже успев поздороваться, — «деньги перевели?» И сразу следовал второй вопрос — «в какой банк?» И немедленно третий вопрос — «а когда переведете?»
Возникало странное ощущение, что здесь любая деятельность не только начинается и заканчивается деньгами, но этим же и ограничивается. Деньги втекают по трубе в бассейн, в котором уже плавают другие деньги, перемешиваются с ними, потом вытекают по другой трубе, снова втекают обратно, но этот круговорот денег ничего не производит. Деньги проходят по кругу, не превращаясь по пути ни во что, кроме денег, и чудесным образом постоянно умножаются в числе. И чем больше денег крутится в бассейне, тем больше становится дорогих ресторанов и магазинов, тем чаще на разбитых городских мостовых встречаются «Мерседесы» и джипы, тем отчетливее видна разница между городом наверху и городом под землей.
Невозможность понять столь явное и систематическое нарушение законов природы препятствовала переводу денег сильнее, чем неизвестные Адриану и не решенные Денисом проблемы. Но все же что-то надо было начинать делать. Тем более что отец проявлял все большую настойчивость.
И хотя Адриан искренне не понимал, почему отец так волнуется из-за странных бумажек почти столетней давности, неизвестно даже, сохранившихся или нет, и представляющих сомнительную историческую ценность, он все же был вынужден дать банку указание о переводе денег. Их должно было хватить и на маленькую правозащитную типографию, и на секретное отцовское дело.
— Ты чего творишь? — мрачно спросил Денис, узнав о переводе. — Сбрендил, в натуре? Теперь смотри, чего будет.
Адриан искренне не понимал, что может случиться с деньгами, которые находятся на счету в банке и которыми может распоряжаться исключительно он сам. Поэтому к зловещему предостережению Дениса он отнесся легко. Что, как показали последующие события, было неправильно.
Я знаю, что вы сейчас подумали. Вы подумали, что банкир Иосиф оказался вором и проходимцем, украл деньги Адриана и исчез неизвестно где. Да ничего подобного!