Варяги
Шрифт:
Милослава отмалчивалась. И желания не было связывать оборванные нити между Рюриком и новеградцами, да и понимала: пожелай она того, не поверят ей теперь словене.
Наконец Рюрик охладел к ней, оставил её в покое, требовал лишь, чтобы хозяйство вела исправно, блюла честь княжескую. Этого требовать от неё не надо — рос сын, он должен стать князем, сесть в деда место...
В дверь осторожно поскребли, в горницу неслышно вошла девка.
— Чего тебе, милая?
— Матушка княгиня, дедушка Завид тебя кличет...
Милослава поднялась. Предчувствие близкой беды охватило её. Старый верный слуга Завид, крепившийся до последних дней, занемог.
Старик лежал в своей чистой и светлой каморе — домочадцы, любя его, заботились. С трудом повернул голову на скрип двери. Из выцветших глаз выкатились две слезинки.
— Прости старого, беспокою тебя... — Он сделал попытку приподняться, но тело не слушалось.
— Лежи, дедушка... Я вот тут радом с тобой посижу. — Она осторожно присела у изголовья. — А то, может, велеть вынести тебя на волю? Солнышко пригревать стало...
— Пусть воздадут тебе боги за заботу, Славушка... Только и солнышко мне теперь не поможет... Помирать собрался... тебя позвал... проститься...
— Что ты, что ты, дедушка! И разговора такого не веди. Мы с тобой ещё поживём...
— Кудря моя... кличет: скучаю, мол, по тебе, Завид. И сам чую, сёдни помру... Ты не плачь, Славушка... Зажился я на этом свете... уж никого из моих-то не осталось... Слышь-ка, хочу сказать тебе напоследок... Сына береги... Не отдавай его Рюрику... Худой он князь... не наш. Береги сына... при себе держи... — глухо шелестел голос. — А эти скоро уйдут... Земля их не держит. Крови много пролили...
— Дедушка Завид, об чем говоришь. Куда князь с дружиной от земли уйти может?
— Уйдут... Не князь он... Пришлый... А сын... внук Гостомысла... О том помни... Там, в скрыне, узелок. Достань, дай мне... — попросил он.
Милослава приподняла крышку ларя и нашла небольшой узелок из чистого тонкого холста.
— Развяжи, — попросил Завид.
В холстине оказалось изваяние грозного бога Перуна. Тускло отсвечивала его серебряная голова, матово блестели золотые усы. Гневный всадник на коне метал стрелы в своего змеевидного врага.
— Игорю мой последний поклон, Славушка... То наш бог. Гостомысл наказывал твоему сыну передать... Пусть помнит о том. Воином растёт... Прощай...
Милослава припала головой к груди старика. Слёзы душили её. Уходило последнее, что связывало её с беззаботным детством.
Неразговорчивый, суровый видом пятисотенный Переясвет сидел в Аскольдовой горнице и долго, не отрываясь, смотрел на возню молодой женщины с дочкой. Появление словенки в доме младшего товарища поначалу озадачило Переясвета. Поехал по повелению Рюрика предостеречь воеводу Щуку от выступления против дружины, с поручением справился, но вернулся не один — с женой.
«Что за женщина, зачем она понадобилась Аскольду?» — недоумевал Переясвет. Пятисотенный не одобрял поступка товарища. Лишь чаще, чем раньше, останавливал вопрощающий взгляд на довольном, улыбающемся лице Аскольда. Втайне спрашивал себя: неужели тот оставил мысль об уходе на юг? Тогда, после возвращения из Ладоги, Переясвет сказал ему: «Не время. Подождать надо. Пусть Новеград успокоится...»
Аскольд согласился с ним. В делах воинских молодой ярл был осторожен и сведущ. Понимал: обессиленной после битвы с новеградцами дружине надо окрепнуть. Да и конунг Рюрик в такой момент ни за что добром не согласится на уход соратников, более того, может посчитать их волю за предательство.
С того времени прошло восемь лет. Борода Переясвета совсем поседела. Изменился и Аскольд. Жёстким, колючим мужем, непреклонным, скрытным и подозрительным воином стал когда-то беззаботный, с открытой душой ярл. Немудрено. Все они за минувшие годы растеряли веру в спокойствие словенской и окружающих земель, в покорность их жителей. Дважды пришлось ходить на весь, и неизменно Белоозеро встречало их свистом стрел. Только после кровавых стычек старейшины соглашались вновь платить дань. Нет, не желает весь признавать себя побеждённой.
Не лучше было и в кривских землях. Мутились плесковцы. С них, ранее ограбленных, миром взять дань было невозможно. Озлобились. Сила же (Переясвет всё чаще задумывался об этом) вызывала противоборство — тем ожесточённее, чем больше полагался на неё Рюрик. Разве не так получилось с чудью? Дружина зорила их селения, князь пытался поставить на колени их старейшин. Всё напрасно. Чудь растворялась в лесах и безмерных болотах. Старые дружинники и те не выдержали — зароптали. Пришлось поворачивать назад. Впусте свершили поход.
В самой словенской земле творилось неладное. Рюрик сажал часть дружины «на кормы» по селищам и малым градцам. Вскоре дружинники в страхе начали бежать оттуда в Новеград или пропадать бесследно.
Розыск ничего не давал. Смерды угрюмо молчали, смотрели исподлобья. На все вопросы о судьбе исчезнувших воинов отвечали: «Не знаем, не видели, уехал куда-нито...»
В одном поселье Переясвет услышал мимоходом оброненное смердами имя — Михолап, и понял: у словенской земли появился защитник. В памяти всплыла приземистая фигура воина с тяжёлым мечом в руках. Того, что приезжал в Аркону...
Пятисотенный поднял голову, взглянул на товарища. Тот сидел, машинально вертя в руках детскую игрушку.
— Пора, Аскольд, уходить тебе. На юг, — твёрдо и спокойно, как о деле давно обдуманном и решённом, сказал Переясвет.
— Почему пора?
— Весна. Потом поздно будет. Путь неблизкий и мало ведомый.
— Я не о том...
— Не удержаться тут. Жду беды...
— Ты тоже так думаешь, — вроде бы даже с облегчением вздохнул Аскольд. —Я уже давно жду. Словене по селищам мечи точат. Только Рюрик со Снеульвом ничего видеть не хотят...