Варяго-Русский вопрос в историографии
Шрифт:
Но ни Фомин, ни кто-то другой из антинорманистов не переименовывали великий путь «из варяг в греки». Приписывать им подобное, т.е. создавать очередную фальшивку, - значит не уважать хотя бы читателей, у которых с головой и логикой все в порядке: если для антинорманистов варяги - это представители южнобалтийского мира, то путь и ведет туда, к варягам. А южнобалтийские древности, например, керамика охватывает собой, как отмечалось выше, обширную территорию до Верхней Волги и Гнёздова на Днепре и эту территорию ограниченной никак не назовешь. Как ограниченной не назовешь и земли Северо-Западной Руси, где эти древности в основе своей и локализуются. Но именно в эти земли, надлежит напомнить Мурашовой, и пришел по зову славянских и угро-финских племен Рюрик с братьями, с ними же туда пришли варяги и русь.
И эти земли, а чуть позже
И факт славянских названий городов, основанных варягами и русью, должен в первую очередь привлечь внимание ученых, т.к. он прямо указывает на язык пришельцев, и что сразу же позволяет правильно выстроить подход к разрешению варяго-русского вопроса. А не то, что в 150 пунктах обнаружено более 650 находок скандинавского «оружия, ювелирных украшений и бытовых предметов», которые выставляют в качестве доказательства обязательного присутствия скандинавов на Руси и обязательного их пребывания там в качестве летописных варягов и руси. «Однако если следовать такой логике, - справедливо замечает А.Н. Сахаров, - то и Скандинавию следовало бы осчастливить арабскими конунгами, поскольку арабских монет и изделий в кладах и захоронениях нашли там немало»[156].
В Центральной Швеции при раскопке комплекса при Хельге около озера Мелар, относящегося к довикингскому времени и ранней эпохи викингов, найдены маленькая статуя Будды, датируемая V-VII вв., которая «происходит, вероятно, из Кашмира, коптская бронзовая чаша того же времени из Египта, бронзовый крест VIII века с посоха ирландского епископа и другие предметы, завезенные из разных частей Европы»[157]. И можно ли говорить в таком случае, что эти предметы были доставлены в Швецию в те стародавние времена именно представителями народов, к культуре которых они имеют непосредственное отношение? Конечно, нет. Как нельзя говорить, основываясь на факте находки на Рюриковом городище в 2003 г. черепа североафриканской обезьяны-макаки, датируемого концом XII в.[158], о пребывании «несметных полчищ» приматов в пределах Северо-Западной Руси и «об элементах колонизации» ими Новгородчины.
В землях Восточной Европы выявлено огромное число находок, связанных с сотнями народами. И многие из них синхронны VIII—XI векам. Но это не означает, что они непременно должны быть соотнесены с варягами и русью. Исходя же из того, как археологический материал норманисты выдают за якобы скандинавский, ясно, что число 650 - это плод их фантазии, где чисто скандинавских предметов в разы меньше. Еще не так давно, например, производство «каролингских» мечей приписывали норманнам, а когда это было опровергнуто, то их - воинов, презирающих и грабящих купцов, - норманисты заставили вывозить мечи, центр производства которых находился на Рейне, на Русь, словно она находилась в экономической блокаде и не вела широкой торговли с Западной Европой напрямую («Мечи франкского производства из рейнских мастерских, - утверждает, например, В.Я. Петрухин, - попадали на Русь через Скандинавию»), Со Скандинавией почти сто лет связывали и так называемые «крестики скандинавского типа», которые оказались древнерусскими изделиями, не являющимися христианскими символами.
И далеко не все крупные специалисты в области оружия поддерживают версию о скандинавском происхождении ланцетовидных наконечников стрел. А.Ф.Медведев, например, подчеркивал в 1966 г., что ланцетовидные наконечники с плоским черешком без упора для древка появились на рубеже н. э. в Прикамье и были распространены «в северной полосе в IX - первой половине XI в. На юге встречаются как исключение. Ланцетовидные с упором появились значительно позднее, в VIII—IX вв., и были распространены по всей европейской части территории СССР в IX - первой половине XI в. Они широко применялись в этот период и в Скандинавии, но в Норвегии и Швеции, как правило, значительно крупнее и шире русских». А рога-ритоны из Черной Могилы, отмечал в 1982 и 1995 гг. В.В.Седов, имевшие ритуальное значение, «тесно связаны со славянским языческим культом и были атрибутами языческих богов... и принадлежностью ритуальных пиров». А.Н. Кирпичников констатировал в 2002 г., что безоговорочное отнесение ряда, если не большинства, монетных граффити к рунообразным вряд ли во всех случаях оправдано, т. к. многие знаки являются буквами греческого или, соответственно, кириллического счета[159].
А артефакты наши археологи автоматически объявляют норманскими лишь потому, что их таковыми считают скандинавские коллеги, занеся чуть ли не все, что находят в их странах, в свои каталоги и исследования как скандинавские. Хотя это тоже самое, если все древности Восточной Европы объявить исключительно славянскими, и по их распространению за ее пределами вести разговор о масштабах колонизации восточными славянами Азии и Западной Европы. Но даже если и принять, что эти 650 предметов действительно скандинавские, а к ним норманисты могут прибавить еще несколько раз по стольку же, то, хотелось бы знать, какое отношение они имеют к нашим варягам и руси? Что на них написано, выгравировано, выбито, процарапано, вытравлено, что «варяги и русь - это скандинавы» (или что они «принадлежат имярек варягу-скандинаву или русину-скандинаву»)?
И в летописях, а это, смею напомнить археологам, главный источник по истории Древней Руси, также не сказано, что они являются скандинавскими народами. Напротив, варягов и русь летописцы резко отделяют от последних. Вот почему в 1875 г. А.А.Куник и признал, что «одними ссылками на почтенного Нестора теперь ничего не поделаешь» (т. е. ссылками в стиле A.Л. Шлецера). А через два года предложил, что «при настоящем положении спорного вопроса было бы благоразумнее Киевскую летопись совершенно устранить и воспроизвести историю русского государства в течение первого столетия его существования исключительно на основании одних иностранных источников» (к тому же склонял в 1834 г. О.И.Сенковский). И требовал устранить потому, что, как на это принципиальное обстоятельство обращал он внимание единомышленников, антинорманисты «в полном праве требовать отчета, почему в этнографическо-историческом введении к русской летописи заморские предки призванных руссов названы отдельно от шведов. Немудреным ответом, что это был бы только вопрос исторического любопытства, никто, конечно, не хочет довольствоваться»[160] (речь идет о перечне «Потомство Иафетова»: «Афетово бо и то колено: варязи, свей, урмане, готе, русь, агняне, галичане, волъхва, римляне, немци, корлязи, веньдици, фрягове и прочии»).
Но и иностранные источники не говорят, что русь и варяги - скандинавы. А утверждать, что «интенсивность многолетних штудий привела к тому, что имеющиеся письменные источники практически оказались исчерпанными», могут только те, кто не умеет с ними работать. От «многолетних штудий» письменные источники, а это скажет каждый историк, работавший с ними в древлехранилищах, архивах и библиотеках, лишь полнее раскрываются и еще больше дают информации. Просто их надо правильно «штудировать» и не привносить в эти «штудии» легковесных замашек, приобретенных в ходе «норманистской» атрибутики артефактов.
Как правомерно заметила в 1985 г. норвежский археолог А. Стальсберг, по находкам скандинавских вещей трудно определить, попали ли они к восточным славянам «в результате торговли или вместе со своими владельцами»[161]. Появление собственно норманских предметов на Руси было вызвано несколькими причинами. Во-первых, они оказались в восточнославянских землях в ходе торговли, обмена, в качестве военных трофеев, т. е. оказались там без содействия скандинавов. Так, во многом именно торговлей объясняли И.П.Шаскольский и В.В.Седов присутствие скандинавских вещей в землях славянского и финского населения, а В.М. Потин - «необходимостью скандинавских стран расплачиваться за русское серебро». А.Г.Кузьмин справедливо подчеркивал, что вооружение и предметы быта «можно было и купить, и выменять, и отнять силой на любом берегу Балтийского моря»[162]. Поэтому, использовать вещи, по воле случая оказавшиеся на территории восточных славян, в качестве этнического индикатора присутствия на последней скандинавов, - более чем легкомысленно.