Варяжская правда: Варяг. Место для битвы. Князь

Мазин Александр Владимирович

Нурманы допрашивали его посменно. Двое пытают, остальные другими делами занимаются. Рёрех дождался ночи, он убил тех двоих, что его пытали. Причем сделал это так, что никого в лагере не побеспокоил. Правда, «работали» с варягом не в самом лагере, а на отшибе. Чтобы вопли пытуемого не мешали здоровому сну воинов.

Прикончив палачей, варяг доковылял до лагеря, зарезал часового, украл коня и ускакал, оставив плесковского воеводу с носом. У воеводы были хорошие псы-следопыты, но под утро зарядил дождь, смывший следы.

Примерно в полдень следующего дня варяг слез с коня, чтобы попить, – и потерял сознание.

Когда очнулся – коня не было, и Рёрех решил, что пришло его время умирать. Ходить он уже не мог, даже ползти не мог. Лежал на берегу ручья и говорил с богами, которые подошли совсем близко. И наверно боги решили, что варягу еще рано умирать. Поэтому боги привели к Рёреху не волка, а волоха.

К этому времени душа варяга уже стояла на кромке и глядела в Ирий.

Волох вернул душу обратно. Правда, Та Сторона взяла с Рёреха выкуп. Та нога, которой варяг заступил за кромку, почернела и стала ногой мертвеца. Волох отрезал ее и отдал миру мертвых. После этого Рёрех выздоровел, а волох, который жил в священном дубе, научил варяга ведовству и ушел, оставив Рёреха хранить священное место. А перед этим сказал, что открывается это место лишь тому, кто не от сего мира. Например, такому, каким был сам Рёрех, когда умирал у ручья. Сначала старик надеялся, что Духарев – именно таков и он сможет передать ему свою участь и уйти к людям, потому что даже мудрому трудно жить без людей. Но теперь старик видит, что Духарев – не тот, кто станет хранителем. По крайней мере – сейчас не тот. И это ему, Рёреху, весьма огорчительно.

На этой «оптимистической» ноте варяг завершил беседу, велел ученику залить костер и отправляться спать, потому что завтра его, ученика, ждет трудный день. А он, Рёрех, позаботится, чтобы этот день был не просто трудным, а очень трудным.

Глава восьмая

О скрадывании

– Ты по траве ходишь, а не в траве, – недовольно проговорил Рёрех. – Даже я на своей култышке лучше хожу.

– Я стараюсь! – возразил Духарев. – Мне кажется, у меня уже лучше получается, разве нет?

– В скрадывании не бывает лучше, хуже, – проворчал варяг. – Вот скрадываешь ты оленька. Не услыхал, не унюхал – он твой. Услыхал: шасть – и нет его. И без разницы: листом ли старым ты зашуршал или в било грохнул. Олешка-то – нету! Или другой случай. Увидал тебя чудин. И шапка ему твоя понравилась. И подобрался к тебе чудин, стрелку наложил – и фыр-р! – полетела твоя смерть! – Рёрех резко взмахнул рукой. Горностай на плече варяга недовольно зашипел. – Цыть, – сказал ему старик.

– Услыхал ты чудина, – продолжал урок Рёрех, – пропала его стрела. И сам он пропал. Не услыхал: носить чудину твою шапку. Вон в траве кто бежит? – внезапно спросил варяг.

Серега поглядел в указанном направлении, но никакого движения не заметил. О чем и сообщил.

– Ты б еще почесался сперва, а потом башку повернул, – недовольно бросил старик. – Бурундучок это был. А была б мышка, или ящерка, или змея – я б знал, что то ящерка, мышка иль змея. Хоть в траве не видно. Глаз на траву глядит, только траву и видит. А умное сердце воина видит, что под травой. Сердце слышит, когда выпь крикнула, а когда враг врагу выпьим криком знак подал. Или когда змея шуршит-ползет, а когда – чудин. Понял, репка-сурепка?

– Понять-то понял, – буркнул Духарев. – Да что толку? Вспомни, как ты меня оружие чувствовать учил. Пока на ту полянку не привел – все без толку. А понимать я тебя понимал прекрасно. Вот я иду… – Серега сделал несколько шагов, ставя ногу, как учил варяг, стараясь не ступать, а притрагиваться к земле подошвами. На его взгляд, получалось совсем неплохо, но Рёрех скривился:

– По мертвой глине ходишь, а не по живой земле. Ох, показал бы я тебе, кабы не деревяшка моя… Хотя, погоди! Пошли!

Он прытко захромал по тропе. Духарев – следом.

Шагов через триста варяг показал: стой! На буковой ветке сидела тетерка. Рёрех осторожно снял горностая с плеча, поднял, показал ему птицу. Затем так же осторожно опустил зверька на землю. Мохнатое длинное тельце скрылось в траве, вынырнуло у соседнего дерева. Горностай стремительно взбежал по стволу, меховой струйкой протек по горизонтальной ветке, прыгнул, оттолкнувшись всеми четырьмя лапками… Тетерка оглушительно хлопнула крыльями, сорвалась… Поздно! Комок из бьющихся перьев и шелковистого меха рухнул в траву. Рёрех не спеша двинулся к месту падения. Когда он подошел, тетерка уже не трепыхалась. Горностай оторвал от ее горла окровавленную мордочку и победно заверещал. Хвастался.

– Ну? – спросил варяг. – Уразумел?

К сожалению, Сергей не мог ответить ему утвердительно.

Ничего, научится. Палкой, мечом и копьем он уже орудовал неплохо. Это и Рёрех признавал. И ножи кидал, и топорики, даже с обеих рук. Правда, при двойных бросках один, как правило, выходил «в молоко». Вогнать два топорика в столб так, чтобы между ними остался просвет шириной точно в ладонь, как это умел Рёрех, Сереге пока не светило. Значит, надо тренироваться.

Вечерами у Духарева теперь был дополнительный урок: изготовление разных приспособлений для отработки силы удара. В основном, грубых щитов, ростовых и поменьше. Щит подвешивался на глубоко врытый в землю столб. Иногда варяг головешкой малевал на щите контур человека и точно указывал, в какое место должно воткнуться копье.

Бились они и друг с другом. Серега натягивал толстую стеганую куртку и шлем, подбитый войлоком. Пользоваться щитом в поединке ему Рёрех обычно не разрешал, хотя сам всегда брал небольшой овальный щит. Впрочем, орудовать щитом, большим и малым, уводить, отражать удары, бить краем при необходимости Серега уже умел. Вообще, Рёрех Духарева хвалил: молодец, стараешься, растешь. Но в поединках со стариком Серега неизменно проигрывал. Если иногда Духареву и удавалось достать учителя, то лишь потому, что на протезе особо не попрыгаешь. А вот Сереге прыгать приходилось постоянно. А что бывает, когда человек интенсивно бегает и прыгает летним днем в зимнем прикиде?

Правильно! Семь потов с него сходит. И весь завязавшийся в сытой жизни жирок. И приобретается идеальная боевая форма.

В свое время Духарев восхитился, глянув на торс гридня, охранявшего торжковские ворота. Теперь у него самого торс был не хуже, если не лучше. И сальто крутануть он мог не только на «силовой» полянке, но и на обычной лужайке.

Тем не менее Серега понимал: до уровня настоящего воина, такого, как калека-варяг, ему еще учиться и учиться. А лето между тем уже заканчивалось.