Вас любит Президент
Шрифт:
– Хорошо, откуда ты узнал про мою электронику?
– Ты имеешь в виду – как я узнал о твоей страсти к подслушиванию?
– Это не страсть.
– Подслушивание – не то занятие, к которому следует иметь страсть, – сказал он строго, снова поворачивая к ней лицо, и на этот раз хмурясь.
– Ты уходишь от вопроса.
– Какого вопроса?
– Откуда ты знал?
– Я сделал обыск в твоей квартире. Разве я тебе об этом не говорил? Ордера не было. Можешь меня судить за незаконное вторжение. Следствие тут же закроют, но ты сможешь подать иск, апелляцию, и так далее. Почему бы тебе это не сделать?
– Чего
– Не сделать так, чтобы меня арестовали?
Она опять закатила глаза. Вздохнула.
– Хорошо, расскажи мне про университетское время. Ты уверен, что мы не учились вдвоем?
– Тебе не нужно об этом ничего знать. Тебе не понравится.
– Это я сама как-нибудь решу – нравится мне или нет, – сказала Гвен.
– Хорошо. Помнишь, был такой парень по фамилии Гаррик?
– Гаррик? Подожди-ка. О! Джордж Гаррик?
– Именно.
– Толстый такой, типичный ботаник. Гаррик-ботаник?
– Да.
– Он еще, помню, смухлевал на экзаменах в середине семестра. Хам и дурак.
– Да, он самый.
– Помню, он ко мне клеился. Отвратительный тип. Ну так что же, при чем тут Гаррик?
– Помнишь, он однажды купил тебе тюльпаны?
– Да. Он что, твой друг?
– Это как посмотреть. День на день не попадает. Дружба – сложная вещь. Думаешь – парень тебе друг, а он берет и продает тебе наркотики. Какой же он друг после этого.
– Прекрати сейчас же. Какое ко всему этому отношение имеет Джордж Гаррик?
– Джордж Гаррик – это я.
– Слушай, я еще не старая и из ума не выжила, понял? Я прекрасно помню как выглядел Джордж Гаррик. Ты совершенно на него не похож.
– Понятное дело.
– Тогда перестань кривляться и говори серьезно.
– Ты могла бы прямо сейчас пойти в полицию, здесь или дома, и сказать им, что Джордж Гаррик и Детектив Лерой – одно и то же лицо. Ты бы стала героиней, а я бы получил от двадцати пяти до пожизненного.
Он, вроде бы, не шутит, подумала Гвен.
– Я не понимаю, – сказала она.
– Повторяю – тебе не нужно этого знать.
– Нужно.
– Ладно.
Он заложил руки за голову и некоторое время размышлял, чем чуть не привел Гвен в совершенное исступление.
– После диплома я переехал во Францию, – сказал он. – Мама моя из Парижа. Я собирался стать большим предпринимателем.
Он замолчал.
– Так вот почему ты знаешь французский, – сказала она, помогая.
– Нет. Я знаю французский потому что это мой родной язык. Моя мать много говорила по-французски, и гувернантка тоже. А отец всегда был в разъездах. Я его видел, может, раз в три месяца. Со мной он тоже говорил по-французски.
– Почему?
– Потому что других языков я не понимал до тех пор, пока не пошел в подготовительную школу. А предпринимателем я собирался стать потому, что мои родители обанкротились, когда я был еще в университете и развлекался сексуальными фантазиями по твоему поводу.
– По … моему? … поводу?…
– Никто об этом не знал, конечно же.
– Мы в данном случае говорим о Принстоне?
– Да.
– И никто не знал? Да ладно! Все обо всех знают.
– Только когда люди не держат язык за зубами. Помнишь Анн Руссо?
– Анн Руссо? Нет.
– Профессорша биологии. Она у тебя была целых два семестра. Что с тобой!
– А! Я думала, ты о студентке какой-то говоришь.
– Помнишь, ее уволили?
– Да. Она спала с тем парнем … красивый парень…
– Рой Гетс.
– Да. Второкурсник.
– Все стало известно потому, что Рой болтал. Хвастал всем. Думал, что ему будут завидовать. Типа он самый крутой парень на селе, спит с профессоршей, и прочее. Завидовать – завидовали. Но Рою никогда не приходило в голову, что огласка – неправильный подход к делу. Самое глупое было – знаешь что? Она его действительно любила. Она была – лет на десять, кажется, его старше? В наше время это вообще не разница. Мне было ее жалко. Я находился в том же положении. К тому же и сделать ничего не мог. Я посвятил тебе стихи, но они были очень плохие. К живописи способностей не было. Я вообще не очень интересный человек. К тому же я был тогда толстый. Ничем тебя заинтересовать я не мог. Руссо переехала на Средний Запад. Работает в какой-то совершенно безумной страховой компании. Мы до сих пор с ней обмениваемся открытками на Рождество.
Гвен помнила Анн Руссо – маленькую брюнетку со странно красивыми руками, легкой шепелявостью, и страстью к богемной одежде. Рой Гетс получил со временем докторскую степень по биологии.
– В общем, я бросил университет и стал антрепренером, – сказал Лерой.
– В Нью-Йорке?
– В Париже. Мои родители скандально развелись. Я решил сперва стать очень богатым, и только после этого сделать тебе предложение.
– Перестань. Ты дело говори.
– У меня был партнер, международно известный тип. Ты знаешь – из тех, чьи лица периодически показывают по телевизору, когда мир в очередной раз возмущен какой-нибудь очередной американской затеей. Семья у него неприлично богатая. У нас был план. Замешаны были нефть, оружие, мусульмане, и все прочее. Где еще в наше время найдешь большие деньги, если у тебя самого ничего нет изначально.
– Как-то это неэтично? – предположила Гвен.
– Ты меня этике будешь учить? Слушай, всякий американец, чья кровь красна, оплачивает оружие и бомбы Ближнему Востоку каждый раз, когда заливает бензин в бак. Дали бы шанс публичному транспорту – не было бы никаких хлопушек и пулялок в том регионе. Наша зацикленность на вождении драндулетов как раз и есть причина всех неприятностей.
– А какой у нас выбор? – сказала Гвен. – Не каждый город – Нью-Йорк. В некоторых местах без машины нельзя.
– Ты была в этих некоторых местах? – спросил Лерой иронически.
– Хмм…
– Слушай, дай-ка я заткнусь на пару минут. Я собирался кое-что сделать.
– Что?
Он поцеловал ее. Она ответила на поцелуй. Их потянуло, бросило друг к другу. Не отпуская ее, Лерой перевернулся на спину и позволил Гвен развлекаться столько, сколько она хотела, и только придерживал ее изредка и нежно, когда волнение заставляло ее двигаться слишком быстро, и подталкивал слегка каждый раз, когда она замедляла темп до почти полной остановки. Вскоре это превратилось в муку, пока она не поняла, что так может продолжаться часами. Она расслабилась, стала игрива и томна, останавливаясь и выгибаясь время от времени, чтобы почувствовать каждый его дюйм по отдельности и продемонстрировать ему с женской гордостью гибкость спины, тонкость талии, прекрасные формы прекрасных грудей, пьянящий изгиб шеи, и хрупкое запястье. Икр ее он видеть не мог. Поэтому она была – само совершенство.