Вас зовут «Четверть третьего»?
Шрифт:
– Это нужно вам лично? Эти горы лично вам мешают?
– Да, лично мне, – твердо ответил Миша. Затем он сразу испугался, что Голос спросит его, бывал ли он в Австралии. Он там, естественно, не бывал, а врать ему не хотелось. Он уже приготовил было еще одну просьбу: на этот раз – растопить льды на Северном полюсе…
Но Голос заговорил о другом.
– Скажите, а как вы понимаете „личное“? Что это такое?
И тут оказалось, что Миша не знает, что такое „личное“. Всю жизнь он полагал, что личное – это то, что ему хочется больше всего. Во время войны, например, ему хотелось, чтобы она скорее кончилась. Потом – чтобы быстрее
– Но подождите! – прервал его Голос. – Неужели вы не хотите, например, чтобы мы скопировали для вас автомобиль? Такой же, как в соседнем саду.
На какой-то миг перед умственным взором Миши стало видение новенькой „Волги“, сияющей никелированным радиатором. Но он тотчас же сообразил, что такой неизвестно откуда взявшийся автомобиль никак не удастся зарегистрировать в ГАИ.
– А рояль?
Но рояль ему некуда было поставить. Он жил с семьей в одной единственной комнате на Серпуховке.
– Может быть, тогда квартиру?
Но и это отпадало, так как на работе он должен был на днях получить ордер. Они вдвоем отбрасывали одно предложение за другим, и постепенно выяснилось, что Мише лично ровно ничего не надо. То есть ему надо было очень многое. Не помешали бы и автомобиль, и дача, и новый костюм, и шуба для жены, и даже просто прибавка в зарплате. Но всего этого он хотел добиться сам и чувствовал, что было бы идиотизмом использовать в таких вопросах Антимир.
В конце концов Миша поднял голову и спросил, не могут ли представители Антимира просто перенести его сейчас в Москву. Минут на пять. Ему хотелось бы взглянуть, как в редакции справились с номером.
– Пожалуйста, – сказал Голос.
И в ту же минуту сад стал проваливаться под Мишей, он сам очутился на огромной высоте, а внизу уже плыли островерхие крыши дач, темные прямоугольники и квадраты садов и далеко протянулась двойная нитка железной дороги.
В ушах у Миши засвистело, ветер грубо влез ему под пиджак и рубашку за пазуху, обхватил грудь и голую спину крепким, ощутимым холодным объятием.
По словам Миши, он долетел до Москвы минут за пятнадцать. Но ему не пришлось насладиться этим полетом и толком ничего рассмотреть внизу, так как у него сразу же от сопротивления воздуха начали слезиться глаза. Сначала он вцепился пальцами в полы пиджака – почему-то ему показалось, что так будет безопаснее.
Позже он отпустил пиджак и прижал руки к груди, чтобы было не так холодно.
– Куда здесь? – раздался через некоторое время Голос.
Полет замедлился, Миша открыл глаза и увидел, что висит над улицей Горького в районе Центрального телеграфа. Совершенно окоченевший, он попросил опустить его, встал на ноги и огляделся.
Странно и непривычно выглядела улица Горького в этот предутренний час. Небо было еще темным, над асфальтом горели фонари, и витрины изнутри светились. Хоть ночь и стояла безоблачная, на тротуаре и на мостовой, подсыхая, чернели лужи.
Миша догадался, что здесь недавно прошли поливные цистерны.
Сначала ему показалось, что кругом нет ни души.
Но, осмотревшись и попривыкнув, он увидел там и здесь в отдалении дворников в белых фартуках, две машины для уборки мусора, а напротив магазина „Сыр“ – ремонтную вышку трамвайно-троллейбусного управления.
Уже несколько отогревшийся Миша попросил представителя Антимира поднять его в воздух и, указывая направление, полетел на небольшой высоте над Охотным рядом и площадью Дзержинского.
Очень обидно, конечно, что Миша так и не решился зайти или „залететь“ в редакцию во время этой богатой событиями ночи. Если б он, например, вошел в окно отдела строительства – отдел помещается на четвертом этаже – и предстал перед глазами завотделом – нашим уважаемым Петром Петровичем, всякие сомнения в подлинности случившегося отпали бы.
Но факт остается фактом – Миша Перышкин не залетел в редакцию. Он только порхал в воздухе возле ее окон в течение трех или пяти минут.
По его словам, Миша видел, как Петр Петрович сидит за столом и, отражая своей умной, несколько полысевшей головой свет высокой настольной лампы, читает еще сырой оттиск полосы. И действительно, впоследствии удалось установить, что Петр Петрович сидел в этот час как раз в позе, описанной Мишей.
По словам Миши, он совсем было приблизился к подоконнику – окно было раскрыто – и совсем уже вознамерился ступить внутрь, но в этот момент дверь в кабинете распахнулась, и туда ворвался, потрясая какими-то листами, ответственный секретарь редакции.
И опять-таки установлено, что в эту ночь ответственный секретарь несколько раз заходил в отдел строительства.
Так или иначе, увидев ответственного секретаря, Миша сразу вспомнил, что снимки в газету еще не готовы. Сердце у него сжалось, он оттолкнулся рукой от стены и попросил, чтобы его перенесли обратно в Кратово.
Без приключений он был доставлен на дачу и спущен в саду на то место, с которого поднялся.
Во время полета и Миша, и Некто в Антимире молчали. Миша – потому, что был очень утомлен, и Некто – по той же самой, очевидно, причине.
Когда Миша стал на ноги возле нашей дачи, Голос еще раз поблагодарил его за любезность, оказанную во время опыта, и сказал, что близкое знакомство с Мишей, и в особенности его концепция „личного“, позволяют им в Антимире сделать вывод, что момент, когда на Земле уже не будет враждующих группировок; гораздо ближе, чем сначала показалось. А это означает, что приближаются и регулярные контакты с другими разумными мирами, консультации, советы и взаимная помощь.
Услыхав слово „помощь“, Миша в последний раз оживился и уже вдогонку спросил, не могут ли представители Антимира хотя бы построить плотину через Берингов пролив (он как раз недавно беседовал с сыном об этом).
– Нет, – ответил Голос.
– Ну, тогда хоть жесть на крыше замените! – воскликнул Миша.
Он вспомнил о том, что увидел во время первого подъема в воздух, и о том, что соседка недавно жаловалась на протекающий потолок.
– Хорошо, – ответил Некто как бы уже издалека.