Васек Трубачев и его товарищи (илл. Г. Фитингофа)
Шрифт:
Петька вдруг сплюнул и с дрожью в голосе сказал:
— Я ему руку насквозь прокусил!
Ребята хмуро молчали. В глазах у всех еще стояла страшная фигура озверевшего полицая.
— Гадина! — процедил сквозь зубы Мазин.
Одинцов зябко повел плечами. Васек вспомнил иссиня-белое лицо Макитрючки, вытер рукавом холодный пот и строго сказал:
— Хватит об этом!
Ребята снова замолчали. В тишине было слышно, как трудно дышит Сева.
— Значит, деду не удалось подложить документ! — вдруг прошептал Петька, глядя на всех испуганными глазами.
Васек
— Да, да, чего же мы сидим? Надо скорей к Матвеичу. Надо ему все рассказать… Ведь и Генки нет. Где Генка?… Пойдем скорей!
Ребята поднялись, прибавили шагу.
Шли от копны до копны.
На небе колыхался черный столб дыма. Сквозь него вдруг пробились красные языки пламени.
— Пожар!
— В стороне пасеки горит! — тревожно сказал Васек. — Может, кто копны с сеном поджег… Бежим скорей, а то еще полицаи наедут сюда!…
Спотыкаясь и падая, бежали по полю. Зарево разгоралось; запахло гарью. Завиднелись тополя, освещенные огнем.
Оставив далеко позади товарищей, Васек бежал изо всех сил. В овраге перед пасекой было светло как днем. Васек взбежал по тропинке и остановился, пораженный страшным зрелищем. Горела пасека…
Хата Матвеича была охвачена огнем. С треском горели балки, из-под накаленной вздыбленной крыши вырывалось пламя, огонь бушевал в черных провалах окон, длинные красные языки лизали сухие стены. Над пасекой стоял зловещий гул — все трещало, рушилось, разбрасывая далеко вокруг снопы искр. Все гибло. Развесистый дуб над крыльцом стонал, как человек, качая обгорелой верхушкой; по стволу его змейками пробегали огненные искры, ветки обуглились. На молодых вишнях черными узелками скрутились листья; воздух стал накаленным и сухим; в густой траве был виден каждый цветок.
К хате нельзя было подойти. Натянув на голову курточки, ребята бегали вокруг пожарища.
Васек бросался вперед, задыхаясь от нестерпимого жара:
— Матвеич! Матвеич! Николай Григорьевич!
Мазин, черный от дыма, указывал на бушующее пламя.
На глазах ребят стропила с треском провалились, крыша рухнула, Огонь, получивший новую пищу, забушевал еще яростней… С шумом вырывались снопы искр, падали горящие головни.
Ребята отбежали к плетню. Мазин подошел к товарищам.
— Кончено!… — сказал он и, махнув рукой, отвернулся.
Откуда-то издалека раздался вдруг жалобный вой.
— Бобик! — догадался Васек.
У всех мелькнула надежда. Вой повторился, но, потерявшись в шуме пожара, затих.
— Бобик! Бобенька! — кричали ребята, бегая по саду.
Обыскали кусты, бросились по тропинке к реке. По пути натыкались на опрокинутые ульи; в одном месте они были беспорядочно нагромождены друг на друга.
Васек несколькими прыжками достиг берега. Ребята со всех сторон тоже бежали туда. Из кустов выскочил Бобик; он бросался к мальчикам и, взвизгивая, звал их за собой.
Недалеко от воды, за широким пнем, плечом к плечу лежали два товарища. Около них валялись расстрелянные гильзы. Лицо у Матвеича было серое, бескровное. Голова Николая Григорьевича
Неровный горячий свет пробегал по мертвым лицам, на короткие мгновения оживляя застывшие черты.
Ребята остановились.
— Матвеич! — позвал Васек.
Ответа не было. Бобик поднял морду и снова протяжно завыл.
Колени у Васька вдруг подогнулись; он сел на траву и дотронулся до неподвижной, холодной руки Матвеича.
Матвеич был тем человеком, который в памятный солнечный день доверил первое боевое задание пионеру Ваську Трубачеву; Матвеич пригрел и окрылил его мальчишеское сердце.
— Матвеич…
Ребята стояли молча, опустив головы…
Огромное пламя пожара бросало на воду красные отблески.
Ветер, набегавший с реки, знобил плечи.
— Куда мы теперь?… — тоскливо прошептал Петька.
Ему никто не ответил. Кругом были враги и тяжелая чернота ночи.
Мазин мрачно и безнадежно смотрел на воду. Потом повернулся, подошел к Трубачеву и тихонько тронул его за плечо:
— На мельницу надо… Один раз Игнат не пустил меня туда… Может, там свои…
Васек взял на руки Бобика, спустился к реке и, не оглядываясь, пошел по берегу. Ребята гуськом потянулись за ним.
Глава 44
НА ЛЕСНОЙ ПОЛЯНЕ
— Подожди, подожди, Валечка! Не заплетай волосы, дай еще поглядеть!
— Ой, какое все золотое! И цветы и травы! Как будто тоненькой золотой паутинкой перепутаны!
Валя, смеясь, закрывает подружек с головой своими распущенными волосами. Девочки, крепко прижавшись друг к дружке, смотрят сквозь тонкие, пронизанные солнцем пряди Валиных волос на лесную поляну.
Пышно доцветает украинское лето; закраснели на деревьях листья, тяжело свесились с кустов спелые гроздья калины, заплелась хмелем синяя ежевика, осыпалась дикая малина. А на лесной поляне, покрытой белыми крупными ромашками, полевой гвоздикой и колокольчиками, еще хлопотливо трещат в траве кузнечики, кружатся бабочки.
— Как хорошо жили бы люди, если б не было на земле фашистов! — задумчиво говорит Лида Зорина.
Нюра Синицына вскакивает. Она в широкой Миронихиной кофте, подвязанной ремешком.
— Ой, девочки, смотрите — все коровы разбрелись! Вставайте скорей!
Девочки, подпрыгивая, разбегаются в разные стороны.
— Красавка! Красавка! — заплетая на ходу косы, зовет Валя.
— Недолька! Буренка! — звучат неподалеку голоса ее подруг.
Каждый день Лида, Валя и Нюра гонят на поляну десяток коров. В Макаровке только у некоторых хозяек остались старые, тощие коровы.
По тайному соглашению с Миронихой, каждое утро хозяйки, увидев девочек, выгоняют за ворота своих коров. Девочки гонят маленькое стадо на лесную поляну. В полдень из лесу тайком приходит женщина. Она доит коров и уносит молоко в лес. Иногда она забирает также хлеб, крупу и сало — все, что удается потихоньку от фашистов собрать в селе для макаровских партизан. Но чаще всего продукты относит в лес сама Мирониха.