Васек Трубачев и его товарищи (илл. В.А. Красилевского)
Шрифт:
– Ну-ну, – сдвинул брови отец, – не командуй. Это наши дела.
Он крепко обнял Васька. Васёк благодарно и горячо сдавил руками его шею.
Тётка покачала головой и скрылась в кухне.
На кустах, обросших мохнатым инеем, наросли высокие шапки снега.
Сергей Николаевич шёл из школы. Он не торопился. В глазах у него пестрел класс. Несколько фамилий и лиц уже запомнились, другие ещё терялись в общей массе.
«Живые, хорошие ребята! И директор
Сергей Николаевич вспомнил, как Леонид Тимофеевич, проводив его в класс, весь первый урок похаживал по коридору, как будто в классе сидели его собственные дети и держали экзамен перед новым учителем.
– Ну как? – вытирая платком круглую лысину, спрашивал он в учительской. – Как вам мои ребята?
Сергей Николаевич пожал ему руку.
Директор закивал головой.
– Там есть… Там есть пики-козыри! – сказал он, щуря смеющиеся карие глаза. – Но работать можно! Работать можно!
Учителя приняли Сергея Николаевича в свою среду просто и сердечно. Вожатый отряда Митя тоже понравился учителю.
Сергей Николаевич спрашивал Митю про пионерскую работу, сборы, экскурсии. Они вдвоём уселись на диван, а потом, стоя в дверях учительской, никак не могли расстаться, и Митя, силясь перекричать дребезжащий звонок, говорил:
– Мы на лыжах недавно через весь лес прошли… А девочки ребятам не уступают…
Сергей Николаевич взбежал на крыльцо маленького домика и крепко застучал ногами, отряхивая с калош снег.
Из комнаты его окликнул отец:
– Ну-ну, долго ты нынче! Как там дела?
Сидя в кресле, Николай Григорьевич приоткрыл одну половинку двери и, откинув голову, смотрел на сына из-под густых бровей светлыми голубыми глазами.
– Ну как? Познакомился? Подружился?
– Познакомился! – Сергей Николаевич повесил пальто, бросил на полку шапку. – И, кажется, подружусь!
– Ну и хорошо! Первое впечатление самое верное, говорят. За обедом подробно расскажешь. А у меня радость. Письмо получил. Матвеич мой объявился! На пасеке живёт. Приглашает в гости. – Старик протянул сыну письмо: – Вот, читай!
– Да ну? Матвеич?! А про Оксану пишет? – пробегая глазами неровные строчки, спрашивал Сергей Николаевич.
– Пишет, пишет! Соскучилась твоя сестрёнка, – вздохнул отец.
Матвеич был старый товарищ Николая Григорьевича. В гражданскую войну оба они партизанили на Украине, потом расстались, изредка обмениваясь письмами и сохраняя старую дружбу. Теперь Матвеич звал старика на Украину: «Приезжай, старина! Полечим твои больные ноги».
От партизанских лет, проведённых в лесах и болотах, у Николая Григорьевича к старости разболелись ноги. Он редко куда-нибудь выходил и в отсутствие сына скучал, с нетерпением глядя в окно. Особенно мучило его безделье.
– Я ведь ещё работать могу. Ноги мне не мешают, – грустно говорил он сыну – Ты вот всю ночь там что-то пишешь. Давай я хоть помогать тебе буду.
Как-то Сергей Николаевич попросил отца переписать свой доклад, с которым он должен был выступать на совещании учителей. Старик оживился, захлопотал и принялся за работу. Он тщательно переписал доклад разборчивым, крупным, немного детским почерком, без единой помарки.
– Ого! Да тебе мог бы позавидовать любой ученик четвёртого класса! – смеясь, сказал Сергей Николаевич.
Вечером, выметая комнату, он обнаружил в углу скомканную бумагу – это были испорченные листы с кляксами. Но старик уже зарекомендовал себя как переписчик. И теперь Сергей Николаевич сам часто обращался к нему с просьбой переписать что-нибудь.
Прочитав письмо, они вдвоём стали сочинять ответ Матвеичу.
– А что, Серёжа, может, и катнем с тобой в гости, а?
– Катнем, катнем, – отвечал Сергей Николаевич. – Как-нибудь летом…
Глава 11
В классе
Ребята из четвёртого «Б» прибежали в школу раньше всех. Почти каждый из них тащил что-то под мышкой или осторожно нёс свою раздутую сумку.
– Стой, стой! Показывай, что за багаж у тебя? – останавливал на крыльце Грозный.
Иван Васильевич не переносил двух вещей: пугачей и рогаток.
Нюх у него на эти вещи был безошибочный:
– Стоп! Что-то ты такой бодрый нынче?
И, нащупав оттопыренный карман. Грозный вытаскивал оттуда предательски торчавшую рогатку.
– Так… до зубов вооружился. Давай пугач!
– Да нету у меня, Иван Васильевич!
– Нету? Кому-нибудь другому рассказывай!
Васька он пропустил беспрепятственно – из сумки у него торчал только выжженный пенал.
В классе ребята показывали друг другу свои сокровища.
Девочки принесли вязанье, платочки, вышивки. Мальчики высмеивали их:
– Станет он это смотреть, очень ему нужно! В куклы с вами играть!
– Мы Марии Михайловне всегда показывали. Ей даже нравилось очень! – кричали девочки.
– Марии Михайловне! Да она сама вышивала, она учительница, а он учитель! – доказывали им мальчики.
– Девочки, не слушайте их! Вот назло я первая свою вышивку покажу! Я не боюсь! – кричала Синицына.
– Ну и что хорошего? Только осрамитесь! – возмущался Одинцов.
– А какое вам дело? Мы сами за себя отвечаем.
– Девочки, не обращайте на них внимания! – уговаривала подруг Зорина.
Степанова медленно развязывала какую-то коробочку.
– Мы просто покажем всё, что у нас есть. А ты, Одинцов, умнее, когда молчишь, честное пионерское.
Надя Глушкова запрыгала: