Ваша С.К.
Шрифт:
— А теперь вставай. Я сама приведу тебя в божеский вид для достойной встречи с этим ничтожеством.
Ничего не ответил князь Кровавый. Только глаза от супруги спрятал, когда поднялся с належанного дивана.
Глава 36 "Добропорядочная барышня"
Таксомотор остановился на Исаакиевской площади, которую княжна Светлана знала, как свои пять пальцев. Однако сейчас, когда не вылившиеся на щёки слезы склеили ресницы, ей пришлось нащупывать поданную графом фон Кроком руку. Чувство, что она попала в немецкий плен, только усилилось, когда Светлана вновь почувствовала под тонкой подошвой ботинок грубый камень мостовой и сумела наконец открыть глаза. Напротив принадлежавшей
Смотреть было не на что, а вспоминалось многое — можно сказать, вся ее короткая жизнь. Светлана отчетливо представила себе прежнее трехэтажное здание, уничтоженное по приказу английской компании. Особенно лавки, помещавшиеся в первом этаже, которые Светлана посещала вместе с матушкой. Княгиня Мария особенно любила антикварную, куда приносила целые баулы, набитые подарками, полученными от страстных поклонников неопределённого возраста. Вырученные средства княгиня Кровавая неизменно жертвовала пожарному обществу, которое организовал давнишний владелец здания князь Львов, и сейчас щеки княжны горели ярче зарева городских пожаров. Она не кричала караул в автомобиле и молчала сейчас: губы ее сковывали не вампирские чары и даже не страх, а элементарный стыд.
Любое сопротивление напрасно — в такой ранний час и в том растрепанном виде, в котором она пребывает сейчас, никто не примет ее за добропорядочную барышню. Извозчики, дремавшие над своими лошадьми, понимающе улыбались графу. Княжна поморщилась, словно перед ней висела вывеска не новой фешенебельной гостиницы, а зуболечебного кабинета: Карл Иванович Буре долгое время был личным портным княгини и обшивал заодно и маленькую княжну, которая постоянно боялась, что вместо примерки ее отведут в страшный кабинет, располагавшийся по соседству. Сейчас она уже ничего не боялась и зубы скрежетали от злости на графа, а не от флюса.
В столице Российской Империи более ста тридцати гостиниц, не считая меблированных комнат — кого же желал поразить деревенский граф, снимая номер в самом дорогом отеле города? Если ему хотелось быть поближе к родному посольству, мог бы остановиться хотя бы в соседнем Англетере! Наверное, этот граф живет по тому же девизу, под которым строилась Астория — только самое лучшее. И если уж охмурять, то непременно дочь предводителя столичной нечисти! Впрочем, вампир мог снять номер и за три рубля — вряд ли мертвый способен оценить мягкость кровати в сорок рублей. Впрочем и меру в деньгах, как и десятикопеечную радость от стакана водки с хлебом и ветчиной странно от него требовать. На что еще тратить деньги, если не на отель, который встречает своих постояльцев на вокзале?
— Не смотрите на извозчиков, княжна, — донесся до Светланы холодный голос вампира. — Я не отпущу вас ночью одну.
Сердце княжны продолжало бешено колотиться, но при этих словах замерло вместе с дыханием. Светлана нервно сжала пальцы, не сомневаясь, что коснется холодной кожи графских перчаток, но поймала лишь воздух. Она подняла глаза от носков своих красных ботинок, едва выглядывающих из-под красной юбки, но увидела лишь черный плащ, и ей ничего не оставалось, как шагнуть следом за графом в призывно распахнутые двери гостиницы «Астория». Они шли на почтительном расстоянии друг от друга, и такая демонстративная отчужденность еще сильнее опустила княжну в собственных глазах, ставя в один ряд с падшими героинями литератора Арцыбашева. Скорее бежать на улицу, пока граф не держит за руку!
Но он и не держит лишь потому что понимает, что дочь князя Мирослава трезво оценивает риски, связанные с прогулкой по ночной столице Российской Империи в одиночестве: маршрут от Исаакиевской площади до Фонтанки по последним сводкам городовых грозил ей тем же, что и день в «Астории», или того хуже. Если граф не пожелает воплотить в жизнь свою угрозу взять ее в путешествие по далёким трансильванским лесам в качестве жены, то князь найдет управу на нахального гостя и расправится с ним за поруганную честь дочери своими кровавыми методами.
— В номере имеется телефон, — граф так резко обернулся, что Светлане пришлось ухватиться за его руку, чтобы не встретиться с его грудью. — Вы сможете позвонить домой.
Светлана нервно заморгала: она ни разу не звонила в канцелярию Фонтанного дома и не знала, что говорят в таком случае телефонным барышням — как не понимала и того, что в таких случаях говорят родителям. Она промолчала, и граф вернулся от стойки с ключом от номера.
Светлана старалась ступать только по ковру, надеясь остаться незамеченной за широким плащом графа. Они не воспользовались лифтом, дверцы которого зазывно распахнул человек в форме, и начали подниматься по устланной ковром лестнице все так же бесшумно. Однако на этаже навстречу им поднялся из-за стойки служащий, от услуг которого граф тут же отказался, а княжна не посмела поднять глаза выше бабочки на его толстой шее. Пусть здесь в отличие от вестибюля под потолком не горели люстры, но Светлана знала, что ее лицо пылает намного ярче той лампы, что отбрасывает тени в широком пустом коридоре. Колени княжны так тряслись, что она, чувствуя себя на грани обморока, рухнула в одно из пустующих плетеных кресел.
Граф тут же обернулся:
— В чем дело, Светлана? — спросил он одними губами, и княжна задрожала еще сильнее, поняв, что слышит обращенные к ней слова только она. — Вы устали? Поверьте, я устал не меньше вашего, так же, как и ваш отец, который не сможет уснуть, пока не получит от вас весточку. Я не хочу, чтобы вы звонили ему из коридора. Пожалуйста, — он протянул руку, за которую княжна ухватилась против воли, — пройдемте скорее в номер.
Она уже вновь стояла на ногах, пусть и не твердо, зато голос прозвучал довольно сурово и эхо отскочило от стен пустого коридора отеля, в котором сейчас пустовала всего одна кровать из трехсот пятидесяти.
— Я не войду с вами в номер!
Граф отдернул протянутую руку, и Светлана, чтобы не упасть, ухватилась сначала за тонкий лист пальмы, растущей в кадке, и лишь потом привалилась мокрой от страха спиной к колонне.
— За кого вы меня принимаете, милая барышня? — на этот раз граф фон Крок разомкнул губы. — Вы можете просидеть до вечера в этом кресле. Однако, смею заметить, у вас намного больше шансов попасть в неприятную ситуацию в коридоре, чем в моем номере, — и не дав княжне даже секунды на раздумье, добавил: — Позвоните отцу и скажите, что мы вернемся домой после заката. Если вы не пойдете к телефону, то я велю принести телефон к вам, потому что не намерен портить с вашим отцом отношения из-за несносного басмановского характера его приемной дочери. Кстати, с вашим прадедом мне тоже не хотелось бы ругаться из-за такого пустяка, как… — граф отвернулся и, не закончив фразу, процедил уже сквозь зубы: — Я достаточно хорошо осведомлен о его прижизненных похождениях. И понимаю, что на моем месте он поступил бы иначе, но вы, Светлана, все же имеете дело со мной… Я настоятельно прошу вас позвонить отцу.
Светлана продолжала держаться за колонну.
— Я не могу позвонить. Если только написать записку…
— Тогда пишите записку! — перебил граф и повернулся к служащему с просьбой выдать ему бумагу и ручку и прислать к ним посыльного через десять минут. — Надеюсь, вам хватит времени написать три слова? — обернулся он к уже отошедшей от колонны княжне.
Кивнув, Светлана с замирающим сердцем переступила порог гостиничного номера: он не был особо вычурным, но и трехрублёвым этот номер назвать язык бы не повернулся. Княжна уселась в гостиной за стол, застеленный белоснежной скатертью, и потянулась к стоящей в центре стола лампе, но граф поднял руку и за мгновение до того дернул выключатель абажура, после чего присел в кресло у стены, украшенной картинами — портретами каких-то ветреных кокеток.