Ваша взяла, Дживс
Шрифт:
Вот я и потащился в столовую и, едва переступив порог, заметил тетушку Далию, которая стояла у буфета и уплетала лососину под майонезом.
В смущении я пробормотал: «Ой, ай, ах!» Когда мы с дражайшей родственницей последний раз имели удовольствие говорить tкte-а-tкte, она, должен вам напомнить, изъявляла желание утопить меня в пруду за огородами, и я не знал, чем для меня обернется эта встреча.
Увидев, что тетушка пребывает в добром расположении духа, я почувствовал большое облегчение. Невозможно описать ту сердечность, с которой она помахала мне вилкой.
– Привет, Берти, оболтус ты эдакий, – дружелюбно сказала она. – Так
– Анатоль? – спросил я.
– Нет, он все еще в постели. Но судомойка была в ударе. До нее вдруг дошло, что она обслуживает не стаю канюков в пустыне Сахара, и она состряпала нечто вполне пригодное для человека. Славная девушка. Надеюсь, на танцах она от души повеселится.
Я положил себе порцию лососины, и мы принялись оживленно болтать о бале для прислуги у Стретчли-Баддов и упражняться в остроумии, прикидывая, как будет смотреться дворецкий Сеппингс, отплясывающий румбу.
Я покончил с первой порцией и собирался положить себе еще, когда всплыла тема Гасси. С учетом нынешних событий в Маркет-Снодсбери, я ожидал, что тетушка коснется ее раньше. Когда же она заговорила, я понял, что ей ничего не известно о помолвке Анджелы.
– Послушай, Берти, – сказала она, задумчиво пережевывая фруктовый салат, – этот твой Виски-Боттл…
– Финк-Ноттл.
– Виски-Боттл, – настойчиво повторила она. – После его сегодняшнего представления он во веки веков Виски-Боттл, так я теперь и буду его звать. Когда увидишь его, скажи, что он отлично меня повеселил. Когда он прямо со сцены вдруг начал шерстить Тома – это было потрясающе, ничего забавнее не видела с тех пор, как викарий наступил на развязавшийся шнурок и растянулся на ступенях кафедры. В самом деле, твой Виски-Боттл устроил нам первоклассное представление.
Я не мог с ней согласиться.
– А выпады в мой адрес…
– Они мне тоже понравились. Молодец он. Признайся, ведь ты смошенничал, когда получил приз за знание Библии?
– Ну что вы. Победа далась мне ценой всемерных и непрестанных усилий.
– А как насчет пессимизма, о котором нам толковал Виски-Боттл? Берти, ты пессимист?
То, что творится в этом доме, мог бы я ответить тетушке, успешно превращает меня в пессимиста, но я сказал, нет, я не пессимист.
– Вот и славно. Не будь пессимистом. Все к лучшему
в этом лучшем из миров. Жизнь прожить – не поле перейти. Перед рассветом всегда тьма сгущается. Наберись терпения, и все будет хорошо. Туманен день, однако солнце воссияет… Отведай этого салата.
Я последовал ее совету и хотя усердно работал вилкой, мысли мои были далеко. Я был сильно озадачен. Оттого что в последнее время мне так часто приходилось водить компанию с разбитыми сердцами, теткина жизнерадостность казалась неуместной, да, именно неуместной.
– Я думал, вы будете немного раздосадованы, – сказал я.
– Раздосадована?
– Ну да, выходками Гасси на сцене. Признаюсь, я ожидал, что вы станете топать ногами и метать молнии.
– Ерунда. Почему я должна досадовать? Напротив, я польщена и горжусь, что вина из моих подвалов могут произвести такое магическое действие. Это мне возвращает веру в послевоенный виски. Кроме того, сегодня вечером я не могу ни на что досадовать. Я как дитя, которое хлопает в ладоши и пляшет под солнцем. Наконец-то оно выглянуло из-за туч. Пусть звонят колокола радости. Анатоль остается.
– Что?! Поздравляю, тетенька.
– Благодарю.
Тетушка не успела договорить, как двери отворились и к нашей честной компании присоединился дворецкий.
33
Джордж Гордон Байрон (1788 – 1824). Дон Жуан.
34
Роберт Браунинг (1812 – 1889). Стихотворение из драмы «Приходит Пиппа…» (1841).
– Привет, Сеппингс, – сказала тетя Далия. – Я думала, вы ушли.
– Пока еще нет, мадам.
– Надеюсь, вы хорошо повеселитесь.
– Благодарю вас, мадам.
– Вы зачем-то хотели меня видеть?
– Да, мадам. Дело касается месье Анатоля. Разве вы бы позволили, мадам, мистеру Финк-Ноттлу корчить гримасы месье Анатолю из окна в крыше?
ГЛАВА 20
Наступило долгое молчание. Кажется, такое молчание называется немой сценой. Тетушка смотрела на дворецкого. Дворецкий смотрел на тетушку. Я смотрел на них обоих. Жуткая тишина ватным одеялом накрыла комнату. У меня на зубах хрустнул ломтик яблока, который попался во фруктовом салате, и раздался такой звук, будто с Эйфелевой башни сбросили булыжник на стеклянную теплицу для выращивания огурцов. Тетя Далия тяжело привалилась к буфету и хрипло проговорила:
– Гримасы?
– Да, мадам.
– Из окна в крыше?
– Да, мадам.
– Вы хотите сказать, Финк-Ноттл сидит на крыше?
– Да, мадам. Это обстоятельство чрезвычайно огорчает месье Анатоля.
Думается, именно глагол «огорчает» задел тетю Далию за живое. Она по горькому опыту знала, что бывает, когда Анатоля огорчили. Мне было известно, что тетушка скора на ногу, но я не подозревал, что она способна совершить столь стремительный бросок. Помедлив ровно столько, сколько потребовалось, чтобы выпалить облегчающий душу залп отборной охотничьей брани, она вылетела из комнаты и бросилась вверх по лестнице, я даже не успел проглотить кусочек какого-то фрукта, кажется, банана. Как и в тот раз, когда я получил телеграмму об Анджеле и Таппи, мне показалось, что мое место – подле тетушки, и поэтому, оставив салат, я помчался за ней. Позади нас тяжелым галопом скакал Сеппингс.
Мое место, как я только что сказал, подле тетки, однако выполнить это намерение было чертовски трудно, ибо она развила невероятную скорость. К концу первого пролета она вела забег, опережая участников на добрые десять корпусов, и когда повернула на второй пролет, я бы все еще не рискнул бросить ей вызов. Однако на следующем марше изнурительная гонка начала сказываться, тетушка слегка замедлила темп, обнаружив признаки запала, и на финишную прямую мы вышли почти ноздря в ноздрю. В комнату к Анатолю мы влетели вместе, во всяком случае, наблюдатель затруднился бы отдать кому-либо из нас пальму первенства.