Вашингтон, округ Колумбия
Шрифт:
Диана взяла отца за руку, как будто желала защитить его, внезапно ставшего таким хрупким и бесценно дорогим. Он был благодарен ей за этот знак внимания.
— Как хорошо, что ты поехала,— сказал он.
— Я очень хочу снова его увидеть,— ответила Диана, хотя вовсе так не думала.
Они прошли через зал ожидания, заполненный военнослужащими с вещевыми мешками и походными ранцами, которых приводила в движение сумасшедшая звуковая машина, передающая распоряжения в радиусе целой мили. Война в Европе, к счастью, почти закончилась, скоро распустят армии, и молодые люди вернутся домой, где им и место, а путешествовать предоставят дряхлым сенаторам.
В здании вокзала возле чугунных ворот полиция оцепила небольшое пространство, где стояли Блэз, Инид и Питер, окруженные фотографами. Напротив ворот расположилась вокруг съемочной камеры команда кинохроникеров. Блэз, как всегда, все предусмотрел, подумал Бэрден, поправляя непослушную прядь волос. Затем, готовый к встрече с кинокамерой, к встрече с Историей, он поздоровался с Блезом.
Диана подошла к Питеру, стоявшему возле ворот, а Бэрден, обмениваясь любезностями с взбудораженным Блезом, следил за этой молодой парой и, как всегда, размышлял, вызван ли их взаимный интерес только совместным изданием журнала, от которого у него уже побаливало сердце, или, как он надеялся, чем-то более серьезным. Самого Питера он находил чересчур гладким, лишенным острых граней, за него никак нельзя было ухватиться; но, несмотря на такую увертливость, он, конечно, куда предпочтительней Билли. Хотя Бэрдена приучили неодобрительно относиться к разводу, он скорее бы согласился видеть себя сводником, а свою дочь блудницей, одетой в пурпур, чем замужем за Билли Торном.
— Вот не думала, что в Клее это есть,— тщательно выговаривая каждое слово, сказала Инид. Только замедленность ее речи и запах джина выдавали, что перед этим она изрядно выпила.
— Ты имеешь в виду геройство?
Она кивнула слишком поспешно.
Бэрден был тверд и несгибаем.
— Конечно, я знал, что он на это способен. Он смелый молодой человек.
Кинооператоры включили софиты, а фотографы нацелили свои аппараты, как ружья. Преждевременно сработала вспышка. Военнослужащие, оказавшиеся неподалеку, остановились, прервав на время суетливую беготню, чтобы взглянуть на знаменитость, кем бы он, а еще лучше — она, ни оказался.
Железные ворота распахнулись, и с чемоданом в руке появился Клей. Зашипели, захлопали вспышки. Бэрдена ослепило. Он вытянул руку куда-то перед собой и почувствовал, как ее сжала твердая, сухая рука Клея.
— Добро пожаловать домой,— сказал он голосом, еле слышным из-за рева Блэза.
— Так, так, прекрасно. Хороший кадр с сенатором. А теперь назад. Не толкайтесь. Пусть отснимет свое кинохроника. Отлично. А теперь идите сюда.
Бэрден послушно шагнул вперед, но его тут же оттолкнули.
— Не вы, сенатор. Только полковник с супругой.
Бэрден скорчил недовольную гримасу, забыв о камерах:
он не привык прощать такую бесцеремонность. Но этот момент принадлежит не ему, а Клею; он снова улыбнулся, и словно в награду к нему возвратилось зрение.
Клей стоял в нескольких шагах от него лицом к фотоаппаратам. Бэрдена поразила перемена, происшедшая в Клее: исчезли мягкая линия подбородка, гладкость щек, яркость губ. Теперь миру предстало резко очерченное, зрелое лицо мужчины. Более всего его поразили незнакомые глаза, в которых отражался неестественный свет; в них Бэрден увидел грядущую славу Клея. Он вздрогнул, так как знал, что к этой славе он не имеет никакого отношения.
— Инид, подойди сюда.— Голос Клея по крайней мере не изменился. Он протянул руку. Но Инид, казалось, была неспособна сдвинуться с места. Приоткрыв рот, растерянная, она тупо смотрела на софиты.
Блэз вмешался. Он грубо взял ее за руку и выдернул с корнем, как растение из земли.
— Подойди к нему! — Он обращался с дочерью, как картежник с игральной картой.
Клей взял карту, но не вступил в игру, потому что Инид застыла, сбитая с толку ослепляющим светом и оглушающим гулом, ее шляпка ухарски съехала набок. Это получилось очень комично. Зрители захихикали, затем разразились хохотом. Блэз подскочил к дочери. Шляпка была водворена на место.
Каждый спешил чем-то помочь, но не Клей, который не сдвинулся с места, он стоял как пассажир на перроне, ожидающий поезда. Бэрден встретился с ним глазами и, улыбнувшись, попытался приободрить его. Но либо Клей не видел его из-за ослепительного света, либо по какой-то другой причине, он никак не ответил на улыбку. Он смотрел на Бэрдена ничего не выражающим взглядом; и в этот момент Инид подошла к нему.
— Я рада, что ты снова дома, живой и невредимый,— сказала она, тщательно выговаривая каждое слово.
— Теперь поцелуй его,— процедил Блэз с красными от гнева глазами. Инид поцеловала мужа, кинокамеры загудели; легенда продолжалась.
— Это непристойно! — Еще утром остановившись на этом слове, Питер весь день держал его наготове, пока не остался наконец наедине с Дианой на пятом этаже «Юнион траст-билдинг» в двухкомнатной редакции «Американской мысли»; он швырнул к ее ногам целую кипу газет.
— Во всех газетах? — У нее был такой несчастный вид, словно ей жали туфли.
— Во всех, до единой.— Питер пнул кипу газет ногой. Пол покрыли бесконечные фотографии обнимающихся Клея и Инид; похоже, что сдвинутая набок шляпка не попала ни в один объектив.
— Дело рук отца.— Питер уселся в широкое кресло, на котором он председательствовал на заседаниях редакции, путаясь в типографских заказах и цифрах доходов от рекламы, теряя подписные бланки и тем не менее, как он сам говорил, кое-как «барахтаясь на дне».
На этот раз вопрос задала Диана:
— Почему?
И Питер ответил, что он не находит объяснения поступку отца.
— Если он только не спятил, что вполне возможно.
— Он абсолютно в своем уме. Он хочет провести Клея в конгресс. И я знаю почему.
— Почему же?
— Им движет злоба. Только злоба. Чем еще может он досадить Инид? Или тебе?
— Ты преувеличиваешь его интерес ко мне.
— Зато ты недооцениваешь. Если он не любит тебя, это не значит, что ты его не интересуешь. Скорее наоборот.