Вашингтонская площадь

Джеймс Генри

20

На следующий день, после полудня, Кэтрин услышала его голос на крыльце, а затем — шаги в прихожей. Она приняла его в парадной гостиной — нарядной и просторной, — а на случай неожиданных визитов предупредила слугу, что будет очень занята. Кэтрин не опасалась внезапного появления отца: в этот час он всегда делал визиты. Увидев Мориса, она сначала поняла, что он еще красивее портрета, хранимого ее влюбленной памятью, а уж затем — что он заключил ее в свои объятья. Но вот он

разомкнул их, и Кэтрин почувствовала, что теперь она действительно пустилась во все тяжкие; на мгновение ей даже почудилось, что они уже женаты.

Он обвинил ее в жестокости, сказал, что исстрадался из-за нее, и Кэтрин ясно ощутила, как ужасна ее судьба: причинять боль обеим враждующим сторонам. Однако вовсе не упреков, пусть даже нежных, ей сейчас хотелось от Мориса; она ждала помощи. Ведь он, конечно же, достаточно умен и достаточно изобретателен, чтобы придумать, как положить конец всем их несчастьям. Кэтрин высказала это вслух, и Мориса ничуть не удивила ее вера в него. Но прежде чем предложить какой-нибудь выход, он стал ее расспрашивать — и это тоже было ничуть не удивительно.

— Как вы могли заставить меня так долго ждать! — сказал он. — Я чуть не умер; каждый час казался мне вечностью. Как долго вы решали!

— Решала? — переспросила Кэтрин.

— Решали, принять меня или отвергнуть.

— Ах, Морис! — с нежностью воскликнула она и прошептала: — У меня и в мыслях не было отвергнуть вас.

— Чего же вы тогда ждали?

В вопросе молодого человека была убийственная логика.

— Я думала, может быть, отец… отец… — она не договорила.

— Заметит, как вы страдаете?

— О нет! Я думала, может, он переменит свое мнение.

— И теперь вы послали за мной, потому что это наконец произошло? Верно?

Это оптимистическое предположение причинило Кэтрин новые мучения.

— Нет, Морис, — сказала она грустно, — он не переменил своего мнения.

— Так почему же вы за мной послали?

— Потому что я хотела вас видеть! — жалобно воскликнула Кэтрин.

— Причина превосходная. Но неужели вы хотели всего только увидеть меня? Вам нечего сказать мне?

Его прекрасные, неотразимые глаза настойчиво смотрели на нее, и Кэтрин заколебалась — какой ответ будет достоин такого взгляда? С минуту она молча упивалась его взором, потом тихо проговорила:

— Мне так хотелось вас видеть!

И спрятала лицо в ладони — что было крайне непоследовательно.

Теперь Морис с минуту молча наблюдал за ней.

— Согласны ли вы завтра обвенчаться со мной? — спросил он вдруг.

— Завтра?

— Или на будущей неделе. Скажем, не позже чем через месяц.

— А не лучше ли нам подождать? — спросила Кэтрин.

— Чего же?

Этого Кэтрин не знала. Но его напористость испугала девушку.

— Просто подождать и еще немного подумать.

Он с печальным укором покачал головой.

— Разве ж вы не думали все это время? Или вы собираетесь раздумывать еще лет пять? Мне эти три недели показались вечностью. Бедная моя, добавил он, помолчав, — вы что-то скрываете!

Кэтрин залилась краской, глаза ее наполнились слезами.

— Ах, как вы можете так говорить! — прошептала она.

— Да ведь третьего пути нет: либо вы за меня выходите, либо мы должны проститься, — рассудительно заметил Морис. — Угодить сразу и мне, и отцу невозможно. Вам придется выбирать между нами.

— Я выбрала вас! — воскликнула девушка с волнением.

— Тогда обвенчаемся на будущей неделе.

Кэтрин молчала, не сводя с него глаз.

— Неужели у нас нет другого выхода? — спросила она.

— Насколько мне известно, это единственный способ стать мужем и женой. Если есть какой-то другой, скажите.

Другого способа Кэтрин придумать не могла, и правота молодого человека показалась ей почти жестокой. Единственное, что ей удалось придумать, это что отец, быть может, передумает. Смущаясь от сознания своей беспомощности, девушка вслух пожелала, чтобы это чудо произошло.

— Вы думаете, есть хоть малейшая надежда? — спросил Морис.

— Была бы, если бы он познакомился с вами поближе.

— А что ему мешает познакомиться со мной поближе? Ему стоит лишь захотеть.

— Его представления, его доводы — вот что мешает, — сказала Кэтрин. Их невозможно… их невозможно сокрушить.

Воспоминание об отцовской непреклонности все еще приводило ее в трепет.

— Невозможно? — воскликнул Морис. — Я предпочел бы услышать, что вам нетрудно их сокрушить!

— Ах, мой отец несокрушим! — сказала Кэтрин.

Морис отвернулся и, отойдя, уставился в окно.

— Вы слишком боитесь его, — заметил он наконец.

Кэтрин не попыталась возразить — она не стыдилась своего страха, ибо если ей самой он и не делал чести, то зато свидетельствовал о ее почтении к отцу.

— По-моему, я и должна его бояться, — просто ответила она.

— Значит, вы меня не любите. Во всяком случае, не так сильно, как я люблю вас. Я надеялся, что ваша любовь ко мне сильнее страха перед отцом.

— Ах, друг мой! — сказала Кэтрин, шагнув к нему.

— Разве я чего-нибудь боюсь? — воскликнул он, обернувшись. — Я ради вас готов сражаться с целым светом!

— Вы такой благородный… такой смелый! — сказала она и замерла, остановившись на почтительном расстоянии.

— Какой мне от этого прок, раз вы такая робкая?

— По-моему, в действительности я… я не робкая, — сказала Кэтрин.

— Не понимаю, что значит "в действительности". В действительности из-за вашей робости мы оба будем несчастны.

— У меня хватит сил на то, чтобы ждать, ждать долго-долго.