Василь Быков: Книги и судьба
Шрифт:
В еврейских отрядах Беларуси к концу войны насчитывалось около 30 000 бойцов, что составляет невероятно высокий процент, учитывая 800 000 погибших и ту часть белорусских евреев, которые были призваны в армию до начала или в первые дни войны. Во всяком случае, понятно, почему первая сеть партизанских отрядов и подпольщиков состояла в значительной мере из еврейского населения, Очень скоро все другие сегменты населения этой республики приняли активное участие в партизанской войне с оккупантами.
Общее сопротивление оккупантам в Беларуси, несмотря на спонтанность явления, довольно скоро приняло широкий размах. Сопротивление проявлялось в самых разных формах. Ширилась как индивидуальная, так и групповая война с захватчиками, выражавшаяся и в неповиновении, и в вооруженных атаках на врага. С такой же скоростью стали расти не имевшие отношения к еврейскому сопротивлению партизанские подразделения: туда стекались военнопленные, бежавшие из лагерей, а также окруженцы. Из-за стремительного и успешного немецко-фашистского наступления на Беларусь, а также бездарного военного руководства СССР в начале войны и острой нехватки оружия у советских солдат (значительная часть Советской армии находилась в состоянии перевооружения, когда старое оружие было сдано на склады, а новое еще не доставлено) на территории Беларуси оказалось большое количество военнослужащих, которые не смогли выйти из немецкого окружения, и военнопленных. Уже к концу июля 1941-го партизанское движение насчитывало почти шестьдесят независимых групп, в каждой от двадцати
Как мы уже говорили, партизанские группы образовывались и действовали по армейскому принципу. Самым большим образованием была партизанская бригада, в которую входило от трех до десяти отрядов. На территории Беларуси активно действовало 199 бригад, каждая из которых покрывала один или два района. В то же время в районах Минска, Могилева и Витебска действовало тринадцать военных партизанских групп, которые численно не отличались от бригад; однако эти группы выделялись значительно лучшей военной подготовкой, снабжением и вооружением по сравнению с большинством бригад.
Успех партизанского движения явился также залогом освобождения Беларуси от оккупантов. Партизаны контролировали 60 % территории республики уже к концу 1943 года. К этому времени они успешно противостояли не только полиции и службе обороны оккупантов, но и регулярной гитлеровской армии. Кроме десяти отдельных германских дивизий СС, военно-воздушных сил и танковых дивизий, целые три действующие регулярные армии были постоянно вовлечены в борьбу с белорусскими партизанами. Партизаны уничтожили 220 укреплений и гарнизонов врага, 211 000 километров железнодорожных путей, 2172 поезда с боеприпасами, 295 железнодорожных мостов, 6 бронепоездов и 32 водонапорные станции. Партизаны поддерживали тесную связь с белорусским подпольем, которое было особенно сильным в городах и городских поселках. Так, около 70 000 белорусов приняло активное участие в освободительном движении подполья. В западной части Беларуси активно действовала уже упомянутая Армия Крайова, роль которой в освобождении от гитлеровских захватчиков территории Польши и примыкавшей к ней территории исторической Беларуси также не должна преуменьшаться. Хотя, как уже было сказано, не следует забывать и о темных пятнах на доблестных знаменах этой армии, когда она обращала штыки против белорусских граждан православного и в особенности еврейского происхождения. Подобные явления были результатом не только политики польского правительства в изгнании, но и обычной бытовой нетерпимости к «чужим», некатоликам. Большинство населения исторической Беларуси, несмотря на единичные конфликты, повсеместно оказывало поддержку партизанам в их трудной борьбе с фашизмом.
Умудренный военным и послевоенным опытом, близким знакомством с современным бытом Германии и Финляндии (в свое время врагами СССР), а также с детьми белорусских коллаборантов, а через них и с чаяниями и разбитыми надеждами их родителей, Василь Быков в частном разговоре однажды сказал: «Удивительно, как нынешние немцы не похожи в массе на тех, с которыми мы воевали. Да даже и те, что пришли тогда… Ведь если бы они с ходу не стали так по-зверски относиться к белорусам, то и белорусы, возможно, также бы проглотили уничтожение своих евреев, как и все другие нации». Тут я ему рассказала историю моей прабабушки, которую как-то рассказала мне мать. Маме было 14 лет, когда в связи с наступлением фашистов вся семья уходила из ее родного городка Бобруйска, и она помнит, как моя бабушка (погибшая в эвакуации) умоляла свою мать уйти с ними. Пожилая прабабушка (женщина моих сегодняшних лет), видимо, не рассчитывала на свои ноги, а может быть, не хотела обременять семью с годовалым ребенком на руках (всего там было четверо детей) и отвечала бабушке так: «Ну что ты, доченька! Никуда я не пойду, да и вам не советую! Немцы — культурные люди, это не то что большевики… У нас на квартире жило несколько солдат армии Вильгельма в ту войну: хорошие люди, поверь мне! Да и язык у них понятный. Хотите уходить, я вас удержать не могу — ну идите, если хотите, а я нет, не пойду. Да и за домом присмотрю. Идите с Богом, только недалеко». Мама всегда завершала этот рассказ тем, что бабушка до последнего дыхания не могла себе простить, что оставила свою мать фашистам. Быков, выслушав эту историю, печально кивнул головой и сказал: «Да, историю нельзя повернуть вспять».
В коротких романах «Круглянский мост», «Обелиск», «Волчья стая» и «Пойти и не вернуться», равно как и в других работах, Василь Быков и не пытался поворачивать историю вспять. Он просто и человечно развернул ее к нам такой стороной, что мы, читатели, теперь в состоянии понять, как действовал кровавый молох в те смутные времена по отношению к физически самому слабому и уязвимому слою населения — женщинам и детям, главным героям этих четырех романов.
«Круглянский мост» — это повесть-вопрос. Может ли верная цель оправдывать неправедные, аморальные средства, можно ли для достижения успеха — даже в таком жестоком деле, как война, — пренебрегать нравственными принципами, не чреваты ли подобные победы потерями, которые не окупаются никакими успехами, и не таит ли в себе прагматическая целесообразность, попирающая мораль, корыстный, шкурный интерес — вот над чем размышляет писатель в «Круглянском мосте», вот с крайней резкостью поставленные им перед читателем проблемы.
В центре «Круглянского моста» — судьба двух детей. Один из них — Митя — погиб по вине двух партизан, обманом пославших мальчика на задание, так как им не хотелось рисковать собой лично. Судьба второго, осиротевшего подростка Степки Толкача, неизвестна читателю и зависит от решения какого-то полумифического комиссара, который так и не появляется в романе. Макмиллин предлагает свое видение этого быковского героя таким образом:
Ситуация показана глазами Степки Толкача, 17-летнего простака и сироты [171] , чью несчастную жизнь Быков сумел подробно изложить, несмотря на небольшой объем романа. Тщедушный и нескладный, Степка сбежал к партизанам из оккупированной деревни и постоянно подвергается издевательствам со стороны двух партизан, старших его по возрасту. Один из них, Брытвин, хоть и не совсем законченный злодей, тем не менее глубоко убежден в том, что цель оправдывает средства. Эта идея, в глазах Быкова, лежала во главе политики нацистов, представляя собой все худшее, против чего боролся советский народ [172] .
171
В последних изданиях Степке не 17, а уже исполнилось 18 лет.
172
Макмиллин. С. 214.
Действительно, жизнь Степки Толкача, рано познавшего ее тяжкие стороны — одиночество, сиротство, незаслуженные побои, нравственные и физические обиды и надругательства, — вполне могла превратить его в бесчувственного недоумка. Однако именно он, практически подросток, личным мужеством и непримиримостью бросает вызов более сильному и авторитетному среди партизан Брытвину. Степка со своим страстным желанием восстановления справедливости, всего вероятнее, накличет на себя собственную смерть, так как изворотливый и подлый Брытвин, сознательно пославший мальчика Митю на верную гибель, пойдет на все ради спасения своей шкуры. Таким образом и неожиданно для советской литературы «Круглянский мост» вместо «героических деяний» показывает затемненные до Быкова уголки партизанского быта. Лазарь Лазарев определяет этот роман в качестве одного из сильнейших быковских заявлений об отрицательных сторонах советского партизанского движения. По мнению критика, в романе «Круглянский мост» писатель не только занимает непримиримую позицию по отношению к жестокости и непорядочности, бытовавшим у некоторых партизан, но и скрупулезно анализирует как эти явления, так и их последствия. В своем критическом анализе «Круглянского моста» Лазарев опирается и на дополнительные источники, среди которых немалую роль играют свидетельства партизан таких разных времен и поколений, как друг Быкова писатель Алесь Адамович (сам бывший подростком в партизанах) и известный герой Отечественной войны 1812 года, поэт и мемуарист Денис Давыдов [173] . Так, Лазарев приводит слова Давыдова о роли нравственных качеств в партизанской войне: «Нравственная часть едва ли уступает вещественной доле этой части» [174] . Это высказывание Давыдова служит верным определением кредо Василя Быкова, который, не будучи партизаном, сумел понять первопричину зла как у нацистов, так и у некоторых их противников: нравственное разложение и эгоизм, будь то отдельная личность или целое сообщество. Быков, однако, «оживил» эту первопричину, показывая на примере такого персонажа, как Брытвин, последствия нравственного падения человека, заразность этого явления, а также то, как трудно с этим бороться из-за «правильной» риторики, которой личности типа Брытвина обрамляют свои действия. В своем дискурсе Лазарев также не раз полемизирует с советскими литературными критиками, типа Мотяшова, представляющими официальную линию Компартии СССР, которые годы напролет нападали как на роман, так и на его автора.
173
Денис Давыдов (1784–1839), поэт, писатель, мемуарист, бесстрашный гусар, в быту — эпикуреец, — легендарный герой и прекрасный товарищ, — был известнейшим человеком своего времени не только из-за вышеперечисленных и неперечисленных его личных человеческих качеств, но прежде всего благодаря его личной роли в победе над Наполеоном в войне 1812 года. Д. Давыдов явился инициатором партизанского движения, развернувшегося в смоленских, брянских (историческая Беларусь до конца XVII века), витебских и минских лесах, где, как было упомянуто ранее, партизаны пользовались безоговорочной поддержкой местного населения всех вероисповеданий. Его мемуары «Дневник партизанских действий 1812 года» появились полностью в печати только в 1860 году. Дневники служили живым материалом его собственной литературной деятельности с 1814 по 1839 год, эпизодически появляясь в сокращенной форме начиная с 1820 года. Дневники написаны ярко, демонстрируя литературный и военный талант автора. Они построены часто на драматических, но реальных случаях, пережитых Давыдовым во время партизанской войны. Давыдов пользовался европейской славой в качестве блестящего гусарского офицера, обладающего баснословным остроумием, а также — удачливого баловня судьбы.
174
Публикуется по: Лазарев. Василь Быков. С. 115.
«Круглянский мост» построен методом инверсии. Степка Толкач, находящийся с подачи Брытвина под арестом, вспоминает подробности последнего боевого задания, кончившегося так плачевно. Степка был одним из четверых партизан, которым было поручено взорвать деревянный мост около местечка под названием Кругляны. Этот мост не представлял из себя никакого военного интереса для обеих сторон, и фашисты редко его охраняли, поэтому партизаны отнеслись к этому заданию довольно легкомысленно, не усматривая в нем риска. Они просто захватили с собой канистру с бензином, даже не взяв взрывчатку, чтобы не перегружаться. Эту группу вел Маслаков, опытный боевой командир, сам подбиравший людей для выполнения этого задания. Он выбрал Степку первым потому, что уже ходил с ним на задание и убедился, что подросток, несмотря на резковатость характера, на деле не раз показал себя дисциплинированным и разумным партизаном. Маслаков на отдыхе порой беззлобно подтрунивал над парнем, но делал это дружелюбно, безобидно, даже как-то по-родственному. А Толкач, в свою очередь, был благодарен Маслакову за то, что тот взял его на «взрослое задание», выполнением которого он сможет гордиться; ведь его из-за возраста редко посылали на задания — куда чаще ему доводилось работать на кухне. Данила Шпак, местный крестьянин, шел в качестве проводника. Четвертым стал Брытвин, сам вызвавшийся на задание, так как у него были на это свои причины: хотел заслужить одобрение партизанского начальства, которое в данный момент относилось к нему более чем прохладно, упрекая его в самоуправстве, — будучи командиром отряда, тот недавно застрелил партизана, притом что обвинение не было доказано. Его добровольное участие в задании — попытка вернуть свою командную позицию. Во время задания Брытвин ведет себя скорее как командир группы, чем рядовой партизан. Хитроватый Шпак, как и Брытвин, отлынивает от работы, но, в отличие от него, не пытается из себя строить командира. Единственное желание крестьянина — воспользоваться случаем и заскочить к родным: наесться и напиться до отвала да взять с собой в лес побольше припасов. Таким образом, с начала воспоминаний Степки, в которые вкрапляется голос автора, становится понятным, что из четырех партизан только двое пошли на задание ради дела. Когда Маслаков и Толкач дошли до моста (Брытвин и Шпак решили отсидеться в тылу), они напоролись на засаду, и Маслаков был смертельно ранен. Брытвин, заместивший погибшего командира группы, вовлек пятнадцатилетнего Митю в операцию по уничтожению моста. Митя был сыном полицая; отца он любил, но в то же время стыдился. Степка, который привел Митю в группу, первоначально должен был экспроприировать Митиного коня, но, устыдившись замечания паренька о несправедливости этого акта, решил взять того с собой в отряд. Митя надеялся службой у партизан смыть семейный позор. Брытвин решил руками Мити взорвать мост. Степка, которого он назначил в пару Мите, не подозревал о подлости Брытвина, спланировавшего все так, что Митина гибель была неминуема. Понявший гнусность плана только после гибели Мити, Степка взбунтовался против Брытвина и примкнувшего к нему Шпака. Ружье Толкача случайно выстрелило в Брытвина, когда тот пытался отобрать у парня оружие, принадлежавшее тому по праву, и поэтому по прибытии в отряд Степка был немедленно арестован. Однако Брытвин, не уверенный в том, что ему с его прошлыми грехами удастся легко опровергнуть правдивые слова Степки о настоящем положении вещей, подослал к нему для переговоров Шпака. Степка отверг предложения Шпака и Брытвина о перемирии и ждет в своей кутузке прибытия какого-то мифического комиссара, надеясь на восстановление справедливости.