Василь Быков: Книги и судьба
Шрифт:
Это выступление Быкова было напечатано только в 1992 году, в небольшом сборнике «На Крестах», где были собраны речи, публицистика, короткие интервью и некоторые журналистские статьи Быкова. Небольшая книжка мгновенно стала бестселлером в Беларуси: давно уже, со времени большевистской победы в стране, белорусы не знали трибуна такого ранга, какого они нашли в Быкове [317] . Более расширенный вариант книги появился пятью годами позже, под названием «Крестный путь» [318] , и открывала его речь Быкова, произнесенная на митинге в Минске 24 марта 1996 года. Эта речь была посвящена основанию и годовщине Белорусской народной республики (БНР), задушенной большевиками в 1919 году после Слуцкого восстания, о котором мы говорили в связи с рассказом «На черных лядах» [319] .
317
Быкаў Васiль. На крыжах (На крестах). Мiнск: Гронка, 1992.
318
Быкаў Васiль. Крыжовы шлях (Крестный путь). Мiнск: Гронка, 1998.
319
Там же. С. 3–12; Рада (правительство) Белорусской народной республики (БНР) существует и сегодня, нынешний президент — Ивонка Сурвилла проживает в Канаде. Белорусская Рада — единственное правительство из всех, бывших в изгнании, не передавшее свои полномочия правительству современного национального государства.
Упомянутый выше инцидент с Машеровым — лишь один из многих примеров непокорности Быкова. Его несгибаемая поддержка Солженицына и Сахарова, не говоря о других, менее знаменитых инакомыслящих, не была секретом ни для знавших его писателей, ни для государственных чиновников, ни для компетентных учреждений. Когда, невзирая на его несогласие подписать письмо, одобряющее исключение Солженицына из Союза писателей, имя Быкова все-таки вставили, он заявил громогласный протест.
Тем не менее ни диссидентом, ни борцом за права человека его не называли. Не входил он в эту категорию нетерпимых для власти лиц. Судя по всему, и не стремился — в ту пору это прочно отрезало бы его от читателя, а Быкову было что сказать. Это — с одной стороны. С другой, если, например, Даниэль и Синявский были известны только узкому кругу советской интеллигенции, то произведения Быкова знала и любила вся огромная страна. Признав его диссидентом, советские руководители неминуемо вызвали бы последствия, которые вполне могли обернуться против них же самих. Решив не вступать в партию, Быков тем самым сохранял доброе имя и некоторую независимость от прямых партийных взысканий. Власти предержащие это прекрасно понимали, но у них была масса возможностей портить жизнь неугодным им людям — вот они и продолжали ему мелко, но постоянно пакостить через своих чиновников. На это у них были все умения, средства и возможности, которыми они широко пользовались.
В этой книге мы много говорили об идейных расхождениях Быкова с советской властью, которые прочитываются в его художественных произведениях. Среди многих других острых вопросов, поднимавшихся Быковым на протяжении его долгого пути в литературе, был один — пожалуй, самый больной для него как писателя белорусского — вопрос о положении родного языка на родной земле.
До середины 1980-х аудиторию, к которой он обращал этот вопрос, можно было поделить на две группы: его коллег, белорусских писателей, и руководителей страны. Из-за странной особенности положения белорусского языка на его родине это были единственные группы, которые выслушивали Быкова. Писатели, полностью разделявшие взгляды Быкова, конечно, ему сочувствовали, а те, кто действительно мог что-то сделать, вели себя совершенно иначе. Руководящие лица республики, сами воспитанные в основном на русской культуре, не стремились поддерживать свою национальную, разве что на каких-то специальных международных форумах. На эти случаи были задействованы фольклорные, псевдофольклорные и эстрадные ансамбли, имевшие гарантированные аплодисменты.
Начало перестройки в Беларуси вселяло надежду на то, что аудитория, настроенная на родной язык, станет значительно шире, чем коллеги-писатели, кое-кто из партийных лидеров и часть интеллигенции. Вдохновленный этой надеждой, Быков вступил в наиболее плодотворный период своей общественной, политической, публицистической, журналистской и ораторской деятельности. Этот период достиг апогея в 1989–1994 годах и резко пошел вниз с приходом в 1994-м к власти нового белорусского президента. К 1996-му все уже стало ясно: страной правит диктатор. К этому времени Лукашенко объявил Быкова своим главным идеологическим противником и запретил ему доступ ко всем без исключения средствам массовой информации. Его чиновники попробовали приклеить писателю клеймо «националиста», однако на подобные обвинения Быков ответил еще в 1991 году:
Патриотизм, национализм и космополитизм — все эти идеи тесно связаны, порой они следуют одна за другой. Я нахожу, что здоровый и умеренный национализм — достаточно естественное явление. Национальное чувство дается человеку, по-видимому, от рождения. На основе именно этого чувства создана национальная культура народов и многое другое. Очевидно, национальная идея — одна из самых древних и самых сильных из всех жизнеорганизующих идей, дожившая до нашего времени. Она питает многие современные демократические государственные образования Европы, Азии. Другое дело, что существует экстремальный национализм. И здесь я делаю следующее разделение: «нормальный» национал любит свою национальность, Родину, свою культуру. Националист, впадающий в крайности, не столько любит собственное, сколько ненавидит соседское, чужое [320] .
320
В своих художественных произведениях, как мы уже отмечали, вместо слов «нормальный националист» Быков употребляет слово «патриот».
Космополитизм же — это, видимо, состояние будущего. Но опять же — к нормальному космополитизму нет другого пути, кроме как через нормальный национализм. И основа космополитизма — совокупность национального [321] .
Такой подход к национальной идее и национальному самосознанию находит поддержку у многих специалистов по соответствующей проблематике [322] . В 1987 году Быков через журнал «Дружба народов» объяснил русскому читателю, почему белорусы боятся или стесняются пользоваться родным языком [323] . В этой статье он рассказывает о судьбе тех, кто называл в качестве родного белорусский язык, и о страшных репрессиях, которым белорусы были подвержены за это «преступление». Он напомнил, что преследования начались еще в начале 1920-х годов и, достигнув первого пика в 1930-х, а второго в 1950-х, негласно продолжались до начала 1980-х годов. Готовым «материалом» для обвинения в «национализме» были учителя белорусского языка и литературы. Геноцид учителей белорусского языка оставил глубокий шрам концентрированного страха на психологии белорусов и сказался на развитии современной национальной культуры. Здесь Быков говорит, конечно, не о качестве этой культуры, для развития которой он и его коллеги сделали так много. Проблема, которую выделяет писатель, состояла и продолжает состоять в том, что в силу исторических обстоятельств его родная культура оказалась изгнанной из массового сознания. Мы не раз отмечали, с каким болезненно личным чувством подходил Василь Быков к этой теме в своих художественных произведениях. Репрессированные учителя белорусского стали символом позорного прошлого Беларуси и в его общественных выступлениях.
321
Быкаў Васiль. На крыжах. С. 263. Монолог записан Сергеем Шапраном.
322
Hroch Miroslav. National Self-Determination from a Historical Perspective // Cfnsdian Slavonic Papers. Vol. 37 (September — December 1995). Автор этой статьи анализирует общие фазы европейских национальных движений, которые привели к созданию самостоятельных государств в Европе. Основным условием государственности, по его мнению, является объединяющий нацию государственный национальный язык.
323
Перепечатано в: Быкаў Васiль. На крыжах. С. 36–50. Впервые: Дружба народов. 1987. № 9.
Вопрос о значении языка — один из центральных в публицистике Быкова. В статье 1988 года «Вчера и сегодня» он говорит «о языке души и душе языка» так: «Когда в старые времена жница возвращалась одна домой поздно вечером, она пела. Единственная душа, с которой у нее была потребность общаться, была ее собственная. На каком же языке мы выражаем свою душу? Является ли душа продуктом родного языка или язык является наследием души?» [324] . Эмоциональная, потаенная, трудно объяснимая часть языка, его «потерянная душа» — Быков твердо знал, что она существует, воздействует на человека даже тогда, когда он этого не осознает, и всем своим творчеством старался оживить эту душу.
324
Перепечатано в: Быкаў Васiль. На крыжах. С. 50.
Он не считал себя историческим писателем, но его поиски языкового «корня» национальной культуры были всегда завязаны на истории Беларуси. В языке его собственных произведений замечательным образом синтезируются «мужицкий» и «высокий» пласты родного языка. Но вот что интересно: в этом синтезе практически отсутствуют архаизмы и диалектизмы. Такой подход делает его язык понятным для всех; этим стиль Быкова разительно отличался от языка других замечательных белорусских авторов (Короткевич — хороший пример), насыщавших современный белорусский архаизмами и диалектизмами. В работах Быкова о языке отчетливо слышится ностальгия по двум группам белорусского социума как носителям наиболее явно выраженных языковых традиций — белорусским крестьянам и их учителям. Будучи реалистически настроенным по отношению к современной белорусской деревне, из которой почти ушла жизнь, Быков рассчитывал на образование новых учителей, патриотов, признающих свою национальную данность и уважающих другие национальности так же, как они хотят, чтобы уважали их собственную.
Именно поэтому он беспрестанно, но с большим тактом подчеркивал в своих публикациях и выступлениях важность воспитания учителей белорусского языка и их роль в последовательном формировании независимой нации. В то же время следует помнить, что Быков был одним из немногих лидеров оппозиции, кто настаивал на постепенном и демократическом переходе к белорусскому языку как государственному. Не терпя насилия над личностью ни в чем, белорусский трибун считал, что минимум четверть века нужно дать нации (а возможно, и сорок библейских лет), чтобы она в массе осознала абсолютную необходимость возрождения родного языка. Эта идея прозвучала и на Первом съезде Белорусского народного фронта в 1989 году:
Наше движение за перестройку является национальным по форме и демократическим по содержанию. В нем найдется место для всех наций, из которых состоит белорусский народ. Мы не выделяем из него наших старых братьев по земле и судьбе — русских людей, которые давно и без вины страдают вместе с нами. Так же как и трагичную по судьбе еврейскую нацию, с которой на протяжении всей нашей истории мы делили небогатые плоды нашей земли. Поляки и литовцы — наши исторические братья, и у нас есть бесконечные свидетельства совместного, по-настоящему братского существования — в рамках одной экологии, одной культуры и даже одного государства. Коль это было возможно на заре нашей истории, то почему невозможно сегодня?! [325]
325
На крыжах. С. 116.