Василиса Опасная. Воздушныи? наряд пери
Шрифт:
– Но вам-то я сама разрешила…
– Никто, – сказал он твердо и подхватил меня на руки. – Краснова, зима ведь. А вы по снегу – в тапочках.
– Почему опять на «вы»? – спросила я, обнимая его за шею.
Дорога к солнцу… Такая же прекрасная, как и цель… И так хочется поскорее добраться до цели, и одновременно – чтобы эта дорога была бесконечной.
– И я теперь – не жар-птица?
– Почему вы так решили?
– Ну…
Ректор даже не улыбнулся, но серые глаза засмеялись, и я засмеялась тоже.
– Насколько я помню, Краснова, – сказал он, – перо у вас в попе было не единственным. Да и это скоро отрастет. Но всё же не дерите их так отчаянно. Берегите себя.
Кош Невмертич внес меня в подъезд, где-то в стороне мелькнуло лицо Марины – бледное, с рубиново-красным ртом, похожим на кровавую рану, но это было словно в параллельной вселенной, за тысячи световых лет отсюда.
– Так почему – на «вы»? – спросила я, когда ректор поставил меня на ноги на площадке перед лифтом.
– Потому что до тридцать первого мая ещё четыре месяца.
– Вы серьезно решили увольняться?! Не надо, пожалуйста…
– Домой, Краснова, – скомандовал он. – Домой – и неделю отсыпаться и восстанавливать силы, – он легонько подтолкнул меня, отправляя в лифт, и сам нажал кнопку моего этажа.
Дверцы лифта поехали навстречу друг другу, а я смотрела на Коша Невмертича, и он смотрел на меня, пока лифт с шипением не закрылся, и не поехал вверх.
Бабушка ждала меня у порога, и пропустила в квартиру, ничего не спрашивая и даже не ругая за побег.
Рустам, Борька и Трофим, что-то тихо но горячо обсуждавшие, дружно замолчали, когда я зашла в кухню.
– Ну что там с пирогом? – спросила я, подавив тяжелый вздох. – Заканчивайте уже чистить яблоки. Есть очень хочется.
Эпилог
Кош резко ударил по газам, и «Лексус» сорвался с места.
– Проникновенно, – раздался с заднего сиденья скрипучий голос Анчуткина-старшего. – Даже я чуть не расплакался.
Не ответив, Кош круто вывернул на кольцо, пассажира занесло в сторону, и он хрипло рассмеялся:
– Только не напускай на себя такой суровый вид, твое бессмертие. В душе-то, поди, от радости прыгаешь – скогтил жар-птичку.
– По моей жалобе на Морелли Совет вынес отказ, – сказал Кош, меняя тему. – Пери не видели заказчика, который велел им дискредитировать жар-птицу. А кто внес изменения в данные по особям – так и не установили.
– Сразу знал, что ничего из этого не выйдет, – проворчал Анчуткин. – Марья никогда глупо не засветится. Ты же ее знаешь.
– Джанабов тоже не общался с Морелли, – продолжал Кош. – Официально «Приме» нечего предъявить.
– Значит, Марья нала настоящую войну. Ваше соглашение должно быть расторгнуто, тебе нельзя уходить с поста ректора.
– Я уже все решил, Федька.
– Ты ополоумел, – вздохнул пассажир.
– Может, наоборот – поумнел, – Кош понемногу сбавил скорость и тоже вздохнул. – Не могу дальше находиться рядом с ней и изображать благородного рыцаря. Это не под силу даже мне. И… кто знает, что еще может случиться. А так я смогу оберегать ее, не нарушая правил.
– Сам же эти правила и придумал, – фыркнул Анчуткин, с удовольствием разглядывая улицы через тонированные стекла. – Вообще не понимаю твоих страданий. Зачем мучиться?
– Она еще слишком молода, – сказал Кош терпеливо. – Я говорил тебе. Пусть узнает жизнь, пусть сделает выбор осознанно.
– Ну, пусть делает, – Анчуткин хрипло рассмеялся. – А ты в это время должен монахом жить, что ли? Ведь не выдержишь.
– Я обещал ей, что подожду.
– Обеща-а-ал? Насколько я помню, ты ни слова про обещания не сказал. «Поживем – увидим, Краснова!». Это – не обещание!
– Для меня это – клятва, – произнес Кош твердо.
– Ну и дурак, – ответил Анчуткин. – Упустишь девчонку. Она поймет свою силу и улетит. К тому, кто моложе и смелее. Сам же потом казнить себя будешь, что разрешил. И жалеть будешь.
– Пусть выбирает сама. Сама.
– Зря ты так, – покачал головой пассажир. – На твоем месте я схватил бы это сокровище и спрятал. Если станет известно, что она оживила зохака, на неё начнут охоту западные ковены.
– Тоже думал об этом, – глухо сказал Кош.
– Так схвати и спрячь!
– Жар-птицу невозможно удержать, глупая черепушка, – Кош рассмеялся, но смех получился невеселым. – И я не стану принуждать ее. Буду охранять, оберегать, но принуждать – нет. Никогда.
– Никогда, говоришь? Что ж, посмотрим, как ты запоешь, когда твое сокровище наставит тебе рога.
Дальше они ехали молча, но когда автомобиль повернул к «Иве», Анчуткин пробормотал:
– Какой ты кощей? Ты – глупый мечтатель.