Василиса Опасная. Воздушныи? наряд пери
Шрифт:
Я покраснела, как рак, потому что он будто прочитал мои мысли. Но зачем говорить со мной так, словно ему безразлично, что я делаю и с кем провожу свободное время?.. Мне разрешается флиртовать?.. Это после всего, что было? После того, как он спас меня от магического огня, после того, как сказал, что я – единственная, как поцеловал…
– Но вы сказали, что будете ждать меня! – я вскочила и едва не потеряла полотенце.
– То, что я сказал – это мое дело, – ответил Кош Невмертич сухо и отвел глаза. – Твоя главная задача – закончить институт. Остальное… Поживём – увидим, Краснова.
–
– Только так, – он скрестил на груди руки с самым непримиримым видом. В уголке рта залегла глубокая морщинка, и Кош Невмертич мгновенно стал незнакомым, чужим и далеким. – Ты – моя студентка. Пока ты студентка – думаешь только об учебе.
– Тогда я переведусь в другой институт…
– Василиса! Не глупи! – вот и ректор вышел из себя, и мы обменялись гневными взглядами. – Только в «Иве» мы сможем раскрыть твой талант, – заговорил он спокойнее. – Нигде тебе не будет уделяться столько внимания, а тебе нужно внимание. Именно – внимание. Нет ни одного пособия, ни одной методички на тему «Как воспитывать Жар-птицу». Мы все – я, Барбара Збыславовна, Соловей, остальные преподаватели – изучаем тебя, изобретаем преподавательские методики на ходу, боимся тебе навредить. Никто не станет так заботиться о тебе, можешь мне поверить. Тебя будут пытаться использовать. Тебя, твой талант, твою силу… Это важно. Пойми. И доверься нам.
– А вам? – дерзко спросила я. – Вам лично я могу довериться?
Лицо его смягчилось, и жесткая морщинка в углу рта разгладилась.
– Можешь, – ответил он коротко.
Мы помолчали, и ректор добавил:
– Я очень надеюсь на твое доверие.
Нужны мне были его надежды на моё доверие!
– Почему теперь вы ведете себя со мной, как папочка?! – я сделала шаг по направлению к нему. – Я не ребенок, и вы уже не раз…
– Я – не папочка, – отчеканил он, и серые глаза стали холодными. Как лёд. – Я – ваш преподаватель, барышня Краснова. Что было раньше – то было и быльём поросло. У вас впереди четыре учебных года и ни минуты размышления о глупостях. А теперь – марш в постель.
От этих слов я встрепенулась, потому что прозвучали они двусмысленно, но Кош Невмертич тут же развеял мои надежды.
– Уже почти три часа, а вы до сих пор не спите, – он указал на настенные часы. – Птенчикам пора в гнёздышко. Особенно после таких волнений.
– Но я не хочу спать!
– Вижу, что по-хорошему вы никак не понимаете, – произнес ректор и прищелкнул пальцами.
Меня словно подхватил невидимый вихрь и вмиг вытолкал из кухни, подпнув воздушным потоком на второй этаж, к спальне. Когда я обернулась и открыла рот, чтобы запротестовать, то задохнулась от ледяного порыва ветра прямо в лицо и проглотила все слова, закашлявшись.
– Спокойной ночи, – донеслось до меня из кухни. – Надеюсь, вы проявите благоразумие!
3
Мне пришлось просидеть полторы недели в доме на Гагаринской. Это больше походило на заточение, потому что Кош Невмертич настоятельно просил не встречаться с родителями и бабушкой, не созваниваться с однокурсниками и друзьями, и не выходить на улицу.
Разумеется, я подчинилась. После того, как он распекал меня за глупый поход в «Седьмые небеса», мне, вообще, хотелось запереться на месяц и никого не видеть. Особенно ректора.
Но я и так видела его очень редко – чаще всего, когда он уже выходил на улицу, где его ждали Трофим и «Лексус».
Я получала сухие и однообразные инструкции: «молчать-сидеть-смирно-не-совершать-глупостей», – и оставалась одна.
Наконец, на вторую неделю моего заточения мне было объявлено, что теперь я могу отправиться на занятия в «Иву». Вернее, сегодня же отправляюсь и попадаю опять на интернатное проживание.
– Всё ясно? – уточнил Кош Невмертич, прочитав мне маленькое, но очень выразительное наставление по поводу того, как мне следует и как не следует себя вести.
– Поняла, поняла, – проворчала я. – Пошла собирать сумки.
– Трофим вас отвезет, Краснова, – сказал ректор, даже не глядя на меня.
– И не сомневалась, что Трофим, – произнесла я почти шепотом.
«Лексус» подъехал к зданию Института Волшебства и Архимагии уже в сумерках. До десятого этажа в окнах горел свет, выше – где были учебные классы и лаборатории – было темно. Трофим помог занести мои сумки и коробки. На входе – в крохотной проходной, меня привычно проверили металлоискателем и деревянными рогульками – на предмет проноса запрещенных снадобий, волшебных предметов или прочих колдовских штучек.
– Чисто, – сказал Семен Кузьмич – охранник в синей униформе. – Проходите, Краснова, – и посмотрел на меня с неодобрением.
Я постаралась не заметить этого взгляда и дернула кольцо на двери в противоположной от входа стене.
За дверью меня уже ждали – Бориска Анчуткин стоял сгорбившись и сунув руки в карманы мешковатых штанов, но стоило мне появиться – бросился навстречу, забирая мои сумки у Трофима.
– Привет! – радостно сказал Анчуткин. – Я тут тебя уже час жду!
Он был рад меня видеть – улыбался до ушей, и даже глаза за бифокальными стеклами круглых очков улыбались.
– Зачем ждал? – спросила я, направляясь уже знакомыми хитросплетениями коридоров и лестниц к комнатам общежития.
– Ну как… встретить… – Анчуткин смешался.
– Или ректор велел?
По его лицу я поняла, что так оно и было. Это разозлило меня еще больше. Похоже, Кош Невмертич и правда считал меня безмозглой малолеткой, раз поручил недотепе Бориске за мной приглядывать.
– Василиса, я… – начал Анчуткин извиняющимся тоном, и тут из-за поворота на нас вывернула толпа девиц.
Все – модно и изящно одетые, с распущенными волосами, они смеялись и чуточку жеманились, а впереди, во главе этого яркого отряда, танцующей походкой шла незнакомая мне красивая девушка – черноволосая, с чуть раскосыми синими глазами.
Она шла в центре, а остальные тянулись за ней, как верные слуги за своей королевой. Ей что-то рассказывали взахлеб, а она лишь слушала, кивала и смотрела на меня.
Одета она была почти так же, как я – в узкую джинсовую юбку-карандаш, черные сапожки на тонких каблучках, в нежно-голубую кофту, открывающую плечи.