Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

Петров Дмитрий Павлович

Мы будем сеять рожь, овес,

Лабая буги,

Прославляя колхоз

По всей округе.

Через несколько дней

В колхозе нашем

Мы проложим Бродвей —

Всех улиц краше.

На селе джаза нет,

Там жить немило.

Чтоб зажечь в жизни свет,

Собьем джазилу.

Ты на ферме стоишь,

Юбка с разрезом,

Бодро доишь быка

С хвостом облезлым.

Ах ты, чува, моя чува,

Тебя люблю я.

За твои трудодни

Дай поцелую.

Разве

не очевидна перекличка стихов юноши Аксенова и этой песенки, включенной в книгу его будущего друга, драматурга Виктора Славкина «Памятник неизвестному стиляге»? Оба текста о том, как юность Страны советов видит будущее. Только первый отвечает официальным установкам, а второй – мечтам сочинителей-стиляг.

3

В ту пору считалось: от любви к джазу до компании стиляг – один шаг, а от стиляги полшага до тунеядца, если не до антисоветчика…

История стиляг и впрямь связана с джазом. Ее, дополняя друг друга, уже рассказали многие, в том числе джазмен Алексей Козлов в книге «Козел на саксе». Пересказ ряда ее фрагментов прояснит некоторые эпизоды юности нашего героя. Штука в том, что, во-первых, Аксенов и Козлов дружили много лет, а во-вторых, мало кто мог бы рассказать об истории послевоенного советского джаза лучше, чем Алексей – один из его пионеров и энтузиастов.

Юному Козлову досталась от родителей коллекция пластинок оркестров Леонида Утесова, Александра Варламова, Эдди Рознера. Песни в исполнении Вадима Козина, Петра Лещенко, Изабеллы Юрьевой. Были там и записи американцев, изданные в СССР до войны, – Эллингтон, братья Миллз, Эдди Пибоди вместе с «трофейными» дисками Гленна Миллера и Бэнни Гудмена.

Под них Козлов и его друзья плясали на московских «хатах» с чувишками стильные танцы. Таковых имелось три типа: «атомный», «канадский» и «тройной гамбургский». Они неизвестным образом перемахнули через «железный занавес» и долетели до столицы мирового социализма, где

Средь верноподданных сердец

КПСС назло

Возник таинственный юнец

Саксофонист Козлов[40].

Тогда Алексей не играл. Но готовился. Вслушивался…

Музыка и худо-бедно понятые тексты вовсю обсуждались. Джаз обрастал субкультурной тусовкой, рождавшей порой удивительные (если не по литературным качествам, то по этнографическим признакам) сочинения. Вот подпольная басня, как-то попавшая к Козлову.

Осел-стиляга, славный малый,

Шел с бара несколько усталый.

Весь день он в лиственном лесу

Барал красавицу лису.

. .

И здесь, у самого ручья,

Совсем как в басне у Крылова

(Хочу я в скобках вставить слово),

Осел увидел Соловья и говорит ему:

– Хиляй сюда, чувак,

Я слышал,

ты отличный лабух

И славишься в лесных масштабах

Как музыкант. И даже я

Решил послушать соловья.

Стал Соловей на жопе с пеной

Лабать как мог перед Ослом.

Сперва прелюдию Шопена

И две симфонии потом.

Затем он даже без запинки

Слабал ему мазурку Глинки….

Пока наш Соловей лабал,

Осел там пару раз сблевал.

«Вообще лабаешь ты неплохо, —

Сказал он Соловью со вздохом, —

Но скучны песенки твои,

И я не слышу Сан-Луи.

А уж за это, как ни взять,

Тебя здесь надо облажать.

Вот ты б побыл в Хлеву у нас,

Наш Хлев на высоте прогресса

(Хотя стоит он вдалеке от Леса) —

Там знают, что такое джаз…<…>

Был старый Хлев весь восхищен,

Когда Баран, стиляга бойкий,

Надыбал где-то на помойке

Разбитый, старый саксофон,

На нем лабал он на досуге

И «Караван» и «Буги-вуги».

Коза обегала все рынки,

Скупая стильные пластинки.

Да и Буренушка сама

От легких блюзов без ума.

Корова Манька, стильная баруха,

Та, что с рожденья лишена была

И чувства юмора и слуха,

Себя здесь как-то превзошла.

Она намедни очень мило

Таким макаром отхохмила:

Склицала где-то граммофон

И на него напялила гондон

Немного рваный, ну и что ж,

Ведь звук настолько был хорош,

Что всех, кто слушал, била дрожь…

А ты, хотя и Соловей,

И музыкант весьма умелый,

Тебе хочу сказать я смело,

Что ты, подлюка, пальцем делан,

Ты пеночник и онанист,

И, видно, на руку нечист…»

Таким макаром у ручья

С говном смешали Соловья.

Друзья, нужна в сей басенке мораль?

И на х…я ль!

Эта «басня» – культурный памятник времени. Я нарочно сохранил стиляжно-лабухское арго без перевода и вовсе нецензурное словцо. Зачем? Чтоб подчеркнуть: в начале второго десятилетия XXI века читать это нам смешно и чуть скребет. А в 1951-м, сочиняя или читая такой текст, человек рисковал. Быть стилягой значило навлекать гнев.

На карикатурах стиляг изображали ярко и безвкусно одетыми заносчивыми юнцами с вздернутыми носами и тонкими шейками. Их высмеивали в стихах, песнях, комических скетчах. Дуэт Игоря Дивова и Натальи Степановой бичевал стилягу песенкой Михаила Ножкина:

Не хочу работать я

Ни в малейшей дозе.

Я не трактор и не плуг,

Даже не бульдозер!

А ты рот не разевай,

Газеточки почитывай,

А ну, давай, давай, давай

Меня перевоспитывай!