Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

Петров Дмитрий Павлович

И «бить ломом в старую стену, которая никому не нужна. Бить ломом в старую стену! Бить ломом! Бить!»

Как парень в «Звездном билете».

А не делать вид, что стен этих нет и что всё у нас хорошо. Зря, что ли, Померанцев еще в 1953-м спрашивал: «Зачем нам идеализация, когда у нас есть и нами осуществляется сам идеал?»

Такой подход Аксенова, с его молодой правдой и знанием грубых сторон жизни, привлекал читателя, уже готового рушить стены прошлого, но еще не знавшего, ради какого будущего.

Возможно, и сам Аксенов, ненавидя Сталина, верил тогда в чистый коммунистический

идеал.В его еще невиданное человеческое лицо. И есть шанс это лицо обрести. И его надо использовать. Одолевая «негативные явления»: коррупцию, воровство, делячество, спекуляцию… Это – ступень на пути к будущему. А каким ему быть – с этим мы скоро определимся.

Его герой – яркий и сильный индивидуалист, работающий ради коллектива. Парадоксальный такой. Рассеянное, но сильное звено единой цепи. Он свободен. Он не похож на тех, кто «солнцу и ветру навстречу, расправив красивые плечи» просто потому, что «партия сказала, а комсомол ответил: есть!». Он не картинка из агитки или стенгазетки. Он живой и настоящий. И всерьез думает о том, что делает. Куда и зачем едет. Что ломает и что строит. Чего ищет. Наивно, но думает! Он любит, когда красиво. Ему нравится, когда у нас, но как там. То есть так же эстетично, с хорошим кино, поэзией и джазом, но без эксплуатации человека человеком.

Он знает, что добиться этого непросто, но он оптимист. Он верит, что сумеет. Он высмеивает трусов и молчунов. Вот такой молодой человек.

3

Он знает то, про что забыли старшие и многие сверстники: «Можно галстук носить очень яркий и быть в шахте героем труда»[47]. А между тем Матвей Блантер, Юрий Долин и Юрий Данцигер спели об этом еще до войны. Просто галстуки – даже строгих цветов – слишком долго оставались в стране не слишком популярной деталью туалета.

Итак, « можногалстук носить очень яркий!..» – с ударением на первое слово… Что это значило? Да просто возможность жить по-своему, а не по указке. Носить хоть широкие брюки, хоть узкие. Хоть короткие волосы, хоть длинные. Читать хорошие, умные книги и спокойно слушать музыку, которую хочешь. Петь, плясать, писать, рисовать, лепить и говорить правду. А в чем она – эта правда? А в том, что указка отменяется: пора менять страну и меняться самим. Менять и меняться! И при этом не быть ни врагом, ни инакомыслящим. Ведь в обществе, где разнообразие норма, все мыслят инако…

Довольно подозрений, доносов, позора, надзора и лжи. Такими мастерками коммунизм не построишь! А ведь мы ж, ребята, «мы с вами люди коммунизма!». Комсомольцы, танцующие свинг. А то и буги-вуги. А то и рок-н-ролл… Мы люди коммунизма, умеющие ценить абстрактное искусство. Не потому, что как-то по-особому его понимаем. А потому, что в нем – самовыражение, протест, парадокс и поиск, а значит, возможность открытий, давно уже вычерпанная до скрипучего дна чугунными черпаками соцреализма.

Об этом он, понятно, не говорит впрямую, уж больно много еще вокруг собратьев по цеху, вооруженных такими черпаками. Аксенов достаточно прагматичен и осмотрителен, чтобы воздерживаться

от раздражающих наставлений и романтических манифестов, но вполне талантлив, чтобы транслировать свои идеи не в лоб, но ясно. Инструментов у него для этого хватает: с одной стороны – описание сомнительных делишек и словес антигероев, а с другой – прямая речь героев, их диалоги, переживания и поступки. Это они в «Звездном билете» рушат ломами старые стены, решая вопрос: «Может быть – вот оно – бить ломом в старые стены? В те стены, в которых нет никакого смысла? Бить, бить и вставать над их прахом? Лом на плечо – и дальше, искать по всему миру старые стены?.. Лупить по ним изо всех сил? Расчищать те места на земле, где стоят забытые старые стены. Это не то, что класть кирпичи на бесконечную ленту».

Не знаю, читал ли роман лидер Pink FloydРоджер Уотерс, но метафоры стены в текстах его оперы The Wallи «Звездного билета» столь созвучны, что невольно слышится и созвучие мироощущений английских и советских поэтов нового времени, упершихся в старые стены. И прежде всего – понимания: новые времена не приходят, их приводят, их создают. Люди искусства – музыкального, архитектурного, академического, прозаического, поэтического, политического и прочих. Создатели. Подобные Виктору – старшему брату главного героя «Билета» и фильма «Мой старший брат». Те, кто по простому билету едет от Москвы до Таллина[48] и обратно, а на проверку жизни дает другой – пусть она пробьет его звездным компостером. «Я люблю тебя, жизнь, – говорят, – и хочу, чтобы лучше ты стала».

4

А жизнь изменилась. И в «Юности» уже не писали: «Автор – врач». Он стал писателем.

И славу ему сваял не телевизор. Не скандал. Не хвалы критиков и коллег. А тексты. «Коллег» издал «Советский писатель». Повесть превратили в пьесу и поставили в филиале Малого театра, в Театре имени Гоголя, Ленинградском ТЮЗе… Номера «Юности» и «Московского комсомольца», где печатались фрагменты «Билета», таскали из библиотек.

Аксенов и режиссер Алексей Сахаров написали по «Коллегам» сценарий. Картина мгновенно стала хитом… Василий Ливанов, Василий Лановой и Олег Анофриев очаровали публику, как и песня «Пароход белый беленький», враз ставшая народной.

Ефремов, Миронов, Збруев, Даль и Людмила Марченко из киноверсии «Звездного билета», снятой Александром Зархи по сценарию, написанному Аксеновым, Анчаровым и им самим, и вышедшей в 1962 году под названием «Мой старший брат», очаровали ее не меньше…

Экран донес «Билет» и до тех, кто не читал журналов, но ходил в кино.

Аксенов стал знаменит.

Его полюбили читатель и зритель. Приветили его и товарищи. Приняли в Союз писателей. Взяли пайщиком в жилкооператив на улице Красноармейской, близ метро «Аэропорт». В 1960-м – еще до переезда – Кира родила сына Алексея, училась языкам и пению. Он же безостановочно писал. Надо было закрепить завоеванный успех. К его услугам оказались дома творчества, Центральный дом литераторов, другие артистические клубы, очередь на машину, поездки за рубеж.