Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие
Шрифт:
Ну, с местом ясно. А со временем? Чем оно-то такое «нужное»? Да уж такая выпала им доля – эпоха лет в семь-восемь (до дня не выверишь), что пришлись на шатание основ красной системы. О, какие крушились кумиры! Какие догмы! Какие вершились открытья! Как-то во двор правления СП, то есть в подвал дома 52 по улице Воровского, где жил Рождественский, пришел Гладилин: «Роба, я не спал всю ночь, думал-думал, но смотри: никакого соцреализма не существует, это же бред собачий!» А тот в ответ: «Ты что, только сейчас до этого допер?»
В этом-то подвале и разгорались
4
«Когда я видел на киноэкране выпускников школ, которые радостно идут по Красной площади и поют про счастливое детство, – писал в мемуарах Анатолий Гладилин, – мне хотелось взять пулемет и стрелять… В экран. Потому что я понимал, что это всё ложь… Я хотел рассказать, как на самом деле мы живем… И рассказать тем языком, каким говорила молодежь».
Они все – каждый по-своему – осваивали этот язык. А когда его не хватало – придумывали его, изобретали, создавали. И дарили этой самой молодежи ее новый язык. Новую интонацию. Новые образы. Новые образцы. А вместе с ними новые – смыслы. Объясняли ей, кто она такая и что значит на этой земле.
…Давайте, мальчики!
Давайте!
Будьте стойкими!
Я просто старше вас в познании своем.
Переставая быть к другим жестокими,
быть молодыми мы перестаем…
<…>
Давайте, мальчики!
Но знайте, —
старше станете,
и, зарекаясь ошибаться впредь,
от собственной жестокости устанете
и потихоньку будете добреть.
Другие мальчики,
надменные и властные,
придут,
сжимая кулачонки влажные,
и, задыхаясь
от смертельной сладости,
обрушатся они
на ваши слабости.
Вы будете —
предсказываю —
мучиться,
порою даже огрызаться зло,
но все-таки
в себе найдете мужество,
чтобы сказать,
как вам ни тяжело:
«Давайте, мальчики!» —
писал Евгений Евтушенко в 1959 году. Он был на месяц старше Аксенова и обращался в том числе и к нему. Аксенов услышит призыв. И даст. Да так, что мало не покажется.
Но, думается, есть в этих стихах обращение и к старшим, к наследникам времен, когда за неположенное слово можно было лишиться всего. Не им ли поэт говорит: да, вы еще не решаетесь, но будьте смелыми, скажите прямо: «Давайте!» И мы победно двинемся дальше.
Этим стихам было суждено сыграть немалую роль в конфликте советских литературных поколений, но об этом тогда никто еще не думал. А думали о том, какой колоссальный темп взяла жизнь. И как бешено он ускоряется… Но в этой спешке отчетливо вдруг проявляется:
Неправда, что время уходит!
Это уходим
мы.
По неподвижному времени.
По его протяжным долинам…
– писал Рождественский. Вот так: жизнь бежит, а время стоит. Остается на месте.
И всё равно они знали: надо спешить.
Узнавать друг друга. Держаться друг друга. Что-то решать. Действовать.
5
Немного есть свидетельств о том, как состоялись эти знакомства и дружбы.
Гладилин говорит о знакомстве с Аксеновым очень сдержанно. Как-то оно всё не клеилось. Однажды, вспоминает он, «Вася пришел на юбилей "Юности"[52] с намерением "увидеть того самого знаменитого"… Но его не было – уехал в командировку». А встретились они в первый раз у Гладилина дома на Молчановке, на скорую руку: Кира, в ту пору кормящая мать, спешила домой к сыну. Но знакомство состоялось. И пошло-поехало…
Ехало оно, ехало и доехало до того, что как бы вопросительные и слегка ревнивые отношения превратились в дружбу столь тесную, что уже и с Мариной Влади они в одиночку не встречались. И только Гладилину доверял Аксенов следить за своими публикациями на Западе. И именно Гладилин встречал его, прилетевшего с семьей в Париж, как тогда думали – навсегда.
Другая удивительная дружба сложилась у Аксенова с Ахмадулиной.
Вам, конечно, известна сила случайного женского взгляда. Ну вот Белла однажды и поглядела на Василия как-то так, вполоборота… Ей шепнули: «знаменитый Аксенов»… Она знала фамилию. Читала рассказы. И что-то в них ее очень тронуло. Она думала: какой молодой! И не про возраст – Аксенов был старше, – а про тексты, они были «милыми и беззащитными». Потом они летели одним самолетом в Вильнюс. И Белла читала его рассказы в «Новом мире» – «На полпути к Луне» и «Папа, сложи!». Ее увлекли стройность композиции и знание быта «простого человека». Но было и еще, как говорила Белла Ахатовна – «что-то более крупное».
Они познакомились. Иначе и быть не могло. И знакомство стало дружбой.
– Мы странно и внезапно совпали по человеческим и литературным меркам, – вспоминала Ахмадулина.
«Она сестра мне», – говорил Аксенов. Писательская среда полнилась сплетнями: они встречаются, их видят вместе и в ВТО, и в Домжуре, и ЦДЛ – Ахмадулину и Аксенова, – уж не свежий ли тут бурный роман, уж не новый громкий скандал ли?
Но любые вопросы и шуточки упирались в жесткий взгляд Аксенова: «она сестра мне».
Да, они проводили время вместе. И не только в элитных творческих клубах, а часто – в простецких забегаловках. Одна из них, прозванная «Ахмадуловкой», размещалась близ метро «Аэропорт». Им было хорошо рядом. И эта тихая тяга осталась с ними до конца дней. А вот в компаниях тихо не получалось. Аксенов рассказывал мне, как в ресторане ВТО вместе с ее мужем Юрием Нагибиным ему и всей их компании пришлось по-настоящему сражаться. За даму. «Белла была дивно хороша… И какие-то гады стали посылать ей записочки, клеить. Нагибин сидел невозмутимо, а мы разозлились и врезали сволочам».