Василий Блюхер. Книга 1
Шрифт:
И лицом и характером Настенька отличалась от сестер и даже от отца с матерью. О ней нельзя было сказать, что яблоко от яблони недалеко откатывается. «Не девка, а черт», — отзывались о Настеньке соседи, а Луша хорошо знала, что злые языки говорят: «Не Фадеича она дочка, а уж чья — догадываемся». Стройная и изящная, с золотыми локонами, свисавшими кольцами, с синими глазами и мелкими белыми зубами, она нравилась многим. Уж на что Василий был равнодушен к девчонкам, и то, увидев впервые Настеньку в длинном платье, залюбовался ею. Раньше он не выделял ее из среды таких же девчонок и никогда бы не подумал, что она может вызвать в нем интерес и даже какое-то особое волнение. Причесанная, как и сестры, у цирюльника, строгая, но с затаенным озорством в глазах, она выглядела красивой.
Как Настенька ни хитрила, но Лушу обмануть ей не удавалось. Чуткая Луша ревниво следила за хозяйской дочкой, боялась, что та украдет Васину привязанность. «А почему бы их не толкнуть друг к другу? — подумала она как-то трезво. — Хозяин отдаст ее за Василия, а его возьмет в компаньоны». Теперь Луша радовалась, что само счастье идет в руки Васятке.
— И до чего хороша Настенька, — как бы невзначай похвалила ее Луша, укладываясь спать.
Василий молчал.
— На тебя заглядывается, — добавила Луша, — все вижу.
— Мне-то что, — пробурчал Василий, — мне до нее дела нет.
— Ох, и не говори, Васятка, ни вот столечки не поверю, — и показала на кончик ногтя. — Чего тебе стыдиться? Настя не в сестер пошла. Те — дурехи, а она вон какая ягодка. И хороша и умна.
Василий продолжал молчать, боялся, — если заговорит, тут его Луша и заворожит. Настя ему очень нравилась, но внутренний стыд, свойственный юноше его возраста, не позволял ему в этом признаться даже самому себе, и он скорее дал бы себе отрубить палец, чем рассказать о своем чувстве к этой необыкновенной, как ему казалось, девушке. Их связывала тайна. Случилось так, что Настя однажды, крадучись, сошла на несколько ступенек по круглоспуску и, убедившись, что отца в лавке нет, а Вася, прикрыв руками книгу, украдкой читает, мгновенно очутилась внизу и ловко выхватила книгу.
— Отдайте, барышня, — строго попросил Василий.
Настя состроила презрительную гримасу.
— Я думала, что ты настоящий кавалер, — наигранно пристыдила она его.
Вася от удивления раскрыл глаза.
— Чего гляделки вылупил? — спросила она. — Как надела длинное платье, барышней стал меня величать и выкать. Брось, Васятка, не к лицу.
— Настя, богом прошу, уходи! Ненароком отец вернется — достанется мне.
Настя поняла, что Вася прав. Она бросила книгу на прилавок и внушительно сказала:
— Как закроешь лавку, приходи на угол Расстанной улицы, буду тебя ждать. Обманешь — пеняй на себя.
Вечером Василий нехотя вышел из дому и побрел к Расстанной улице, в конце которой стояла древняя часовенка купеческой богадельни. Кутаясь в ветхое пальтишко и пряча руки в карманы, он сетовал на себя всю дорогу, зачем идет на свидание. «Мы не пара, — размышлял он, — узнает ее папенька, и тогда делу конец: меня прогонит, а ее отлупит».
Настя в теплой шубейке, в высоких сапожках на шнурках и беленькой шапочке уже поджидала его, переминаясь с ноги на ногу. Увидя Василия, она рванулась к нему, безбоязненно взяла под руку и потащила по тихой и безлюдной улочке.
— Зачем звала? — спросил он, не поворачивая к ней головы.
— Будто не знаешь!
Настя остановилась, повернулась к Васе лицом и прижалась к его холодной щеке.
— Не балуй, не ровня ты мне. Я ведь только приказчик.
— Ну и что? — рассудительно возразила Настя. — Душно мне дома. Удрала бы с тобой куда глаза глядят.
— Ворованное счастье к добру не приводит.
— Что же мне делать? — прослезилась Настенька. — Рано или поздно руки на себя наложу. Мне вот учиться хочется, а маменька твердит, что детей рожать и без ума можно. «Я, говорит, неграмотная, а не жалуюсь. И ты так проживешь». — Она снова прильнула к нему, и он ощутил ее слезы на своих щеках.
— Не плачь, Настенька, — неуверенно пытался он ее успокоить, сознавая собственное бессилие, — слезами горю не поможешь. Ты папеньку уговори, — дескать, грамоту одну мало знать, надо наукам учиться.
— Говорила, а он твердит одно и то же: «Как маменька решит».
Они дошли до кладбища и возвратились. Из-за туч выплыла луна и осветила их слюдяным светом.
— Беги домой! — с трудом вымолвил он. — Хватится маменька, заглянет на кухню, догадается.
Положив свои руки на Васины плечи, она обвила их вокруг шеи, обдала его горячим дыханием и поцеловала в холодные губы. У Василия закружилась голова, но он нашел в себе силы незаметно отстранить от себя Настю.
— Беги, пока беда не стряслась, — прошептал он.
Она скорбно посмотрела ему в лицо и побежала.
После этого вечера Настя притихла, стала строже. Теперь она не носилась по комнатам, редко смеялась, каждую минуту тоскуя по Васе. Она готова была весь день убирать в лавке, лишь бы быть подле него, смотреть ему в глаза, шептать ласковые слова.
Василий не жалел о вечерней встрече у часовенки, ведь он первый раз в жизни изведал сладость поцелуя.
То ли Настя подсказала отцу, то ли сам Фадей Фадеевич, проникнувшись доверием к Василию за честную службу, сказал за утренним чаем в кругу семьи:
— Васю бы надо позвать на встречу Нового года.
Сойдя в лавку, Фадей Фадеевич по-обычному произнес:
— Поглядим, кого бог сегодня пошлет. — И неожиданно добавил: — Может, и никого. Кому охота теперь идти в лавку, когда кругом одни смутьяны.
— Это кто такие? — наивно спросил Василий.
— Которые против царя бунтуют.
— С чего это они, Фадей Фадеич?
— Вестимо чего хотят анархисты и антихристы.
Василий понял, о ком говорит купец.
…Полгода назад, когда в июльский день раздался оглушительный взрыв, Фадей Фадеевич всполошился, быстро закрыл конторку и сказал Василию:
— Нет, не с Петропавловской палит пушка. А ну-ка разведай, что случилось.
Василий стремглав выбежал из лавки и тут же столкнулся с Сеней.
— Где стреляют? — спросил возбужденный Сеня. — Пойдем узнаем!
Они побежали по Боровой улице до конца, пересекли железную дорогу, потом по Рыбинской к Обводному каналу. По Забалканскому проспекту скакали конные жандармы. Со стороны Варшавского вокзала шли люди и громко разговаривали. Василий и Сеня прислушались.
Через час ребята вернулись в лавки.