Василий Блюхер. Книга 1
Шрифт:
— Что скажешь, Черноус? — обратился Русяев к командиру сотни.
— Одному из нас беспременно надо ехать с белым знаменем, вроде как на мирные переговоры. И конника прихватить.
— Поеду я! — твердо сказал Русяев.
— С богом! — махнул рукой Черноус и тут же крикнул своему порученцу: — Тиша, нацепи на пику простынку, поедешь с представителем отряда.
Русяев медленно удалялся и вскоре исчез в туманной пелене. Хотя стремена были спущены до отказа, но длинные ноги мешали ему сидеть в седле так браво, как сидел Тиша. «Сумеет ли меня выручить Черноус, если что случится?» — думал он. А Черноус раздумывал над тем, как ему поступить, если парламентеров встретят огнем или оставят заложниками. Он пожалел, что отпустил их, ибо неожиданно у него созрел план: рассыпать сотню дугой и окружить село. Но было уже поздно.
Русяев с Тишей тревожно приближались к селу, пытаясь разглядеть где-либо красное знамя. И вдруг из села выпорхнула светящаяся струя пулеметной очереди. Тиша покачнулся — пуля обожгла плечо.
— Назад! — крикнул он Русяеву и повернул коня.
Русяев послушно последовал его примеру.
Черноус сердито встретил их и подал команду:
— Сотня! Развернуться лавой! Клинков не вынимать, без команды не стрелять. Поймать живого человека!
Конники быстро рассыпались и понеслись на село, охватывая его с двух сторон. Пулемет захлебнулся, и Черноус заметил, как несколько тачанок понеслись по тракту.
На околице стоял трясущийся от страха старик с лукошком.
— Батя! — спросил Черноус. — В деревне белые аль красные?
Старик поднял на Черноуса выцветшие глаза и пролепетал:
— Красные, ваше благородие.
— Давно?
— Третью неделю.
Черноус готов был закричать от радости так громко, чтобы эхо отозвалось в ушах главкома. Он оглянулся, ища Русяева посоветоваться с ним, но, не найдя его, под свою ответственность отрядил десять конников и приказал им догнать тачанки.
— Окружить и доставить сюда.
Конники рванулись, забыв об усталости. Не верилось им, что красноармейцы так поспешно ретировались, оставив без боя село, и в то же время в душе у них теплилась надежда, что именно на их долю выпало счастье первыми встретиться с частями Красной Армии.
Погоня длилась свыше получаса. Расстояние между конниками и тачанками сокращалось с каждой минутой. И вдруг засвистели пули — это беглецы открыли беспорядочный ружейный огонь. Пять конников, обогнав тачанки со стороны, выскочили на дорогу с криком:
— Стой! Не стреляй!
Испуганные кони беглецов ринулись на обочину, и первая тачанка, накренившись набок, перевернулась, вывалив трех человек. Остальные тачанки остановились.
— Дуры! Мы же свои, красные! — заголосили конники, перебивая друг друга.
— Врете, — придирчиво сказал один из красноармейцев, стряхивая с себя землю. — Окромя нас, других красных здесь нет.
— На вон, выкуси! — с беззлобной насмешкой показал конник большой кукиш. — Чего с тобой канителиться, веди меня к своему командиру.
— Никуда мы тебя не поведем, хоть всех нас перестреляй.
На дороге показался Русяев. Подъехав, он обрадовался тому, что конникам удалось настигнуть красноармейцев.
— За белых нас принимают, — пожаловались ребята.
— Это правда? — спросил Русяев.
— Правда! — ответил один из красноармейцев.
Русяев потер лоб тыльной стороной ладони, размышляя над тем, что бы придумать для доказательства, но ни одна толковая мысль, как назло, не приходила в голову. Он сплюнул и сердито приказал:
— Увезти их к Блюхеру, и баста!
— Постой, милый человек, — сказал тот же красноармеец, — про такого мы слышали. Поезжай ты с нами один в штаб, а конников отошли обратно.
Русяев подумал и ответил:
— Согласен.
Черноус повернул сотню на деревню, а Русяев, пересев на тачанку, поехал по тракту. Страха он не испытывал, но был недоволен сложившимся ходом событий. «Главком ждет, нервничает, — думал он, — а я затеял глупую поездку. Достанется мне на орехи».
Впереди показалась деревенька. Из труб курчавились дымки. Возле невзрачной избы кони остановились. Пока Русяев вылезал с затекшими ногами из узкой тачанки, красноармейцы успели вызвать из хаты какого-то командира, и тот сам направился к Русяеву.
— Кто вы, товарищ? — спросил Русяев.
— Командир второго батальона Первой бирской бригады.
Они ушли в избу, а через полчаса вышли обратно на улицу. Русяеву подали новую тачанку. Резвые кони понесли его к деревне, в которой осталась сотня Черноуса.
Уже смеркалось, когда начштаба вошел к Блюхеру и с мальчишеским задором доложил:
— Ваше приказание выполнил. Связь с Красной Армией установлена.
Блюхер слушал с полуоткрытым ртом. Лицо у него от бессонницы выглядело измятым, и все же он готов был заплясать от радости.
— На рассвете всей армии двинуться по Красноуфимскому тракту, а сейчас спать, спать, спать… Ты, Русяев, оставайся у меня.
Не спал Блюхер и в эту ночь. Он трижды ложился на походную койку, но сознание, что ему удалось вывести сквозь огненные кольца десятитысячную армию, что через несколько часов люди увидят своими глазами тех, к кому они шли дни и ночи, в жару и ливень, голодные и измученные, наполняло его неуемной радостью, и он вскакивал и босиком шагал из угла в угол.
— Русяев! — не выдержал он и растолкал спавшего начальника штаба. — Расскажи по порядку все сначала.
Русяев приподнялся, посмотрел при тусклом свете керосиновой лампы на главкома и, не разобравшись даже в том, кто его разбудил, снова повалился на топчан, который ему уступил Кошкин.
На рассвете Блюхер взглянул в мутное зеркало, висевшее на стене. На него смотрело серое, истощенное лицо, в каждой морщинке притаилось страдание. И, как бывает в таких случаях, перед глазами пронеслись события, начиная со встречи с Кривочубом и кончая вчерашним днем.
«Милые, дорогие сердцу люди! Во имя жизни на земле стоит бороться, страдать, любить, радоваться», — говорил он самому себе.